S.T. Since Tempore. Сергей Анатольевич Марчук

И вот этот преподаватель, которого все считали педантом, замкнутым сухарём, остановился перед этим нищим, снял с головы свою шапку и что-то сказал ему. Он не подал нищему ни копейки, но тот вдруг вскочил и обнял его. Когда этот русский с детьми дошли до гимназии, любопытные дети окружили этого преподавателя и начали расспрашивать, кто этот нищий, не родственник ли или близкий знакомый он ему и почему он перед ним снял шапку. Он объяснил им, что так как у него нет денег на проезд, он вынужден ходить пешком с другого конца города. И что, проходя мимо этого нищего, он понял, что не может просто пройти мимо, не заметив его, что он должен сказать что-нибудь этому человеку, что он уважает его, как равного, как такого же человека, но сейчас у него просто нет денег, чтобы хоть как-то помочь ему. И нищий понял это. Мне кажется, никогда за всю жизнь никто так не обогатил его, как тот преподаватель. Дал почувствовать себя таким же человеком, о котором он уже и позабыл, просиживая сутками на обочине дороги, обочине жизни…

      Они оба помолчали…

      – Да…– сказал Филя. – Сложная это тема… Вот и Александр Сергеевич, думаю, согласен. У него, кстати, как и у вас шляпа. Вон за спиною держит…

      – Нас и зовут одинаково, – улыбнулся старичок. – Александр Сергеевич! – Он наклонил голову. – Прошу любить и жаловать!

      – Фил! – представился Филя. – А ведь, как он голубей-то ненавидеть должен, – не к месту вдруг сказал он. – Вот в стихах, в поэзии, это небось, его любимый образ. А как застыл в веках, забронзовел, так те уж и рады на голову срать… И где же, я спрашиваю, тогда справедливость?!

      – А вы знаете, Фил, этот образ Пушкина очень похож на самого поэта, знатная скульптура. Ведь Опекушин, автор памятника, как его тогда величали «классный художник первой степени», был такой титул, использовал в работе над ним всем известный портрет Кипренского и посмертную маску Александра Сергеевича, снятую формовщиком-литейщиком Полиевктом Балиным под руководством скульптора Гальберга, считавшегося «скульптором мечтательной красоты, спокойствия и объективности, первым ваятелем России». Кстати, второй памятник Пушкину Опекушин установил в Кишинёве ровно через год.

      Моя бабушка рассказывала удивительную историю, связанную с этим памятником. После революции мама жила в Москве, рядом с Тверской площадью. Здесь она и познакомилась с необычной женщиной. Бабушка, ее звали Пелагея, часто приходила к памятнику Пушкину посидеть, почитать книги. Как она рассказывала, было удивительно спокойно рядом с ним готовиться в институт, наверное, он охранял ее покой своим незримым присутствием. И вот однажды она обратила внимание, что, часто приходя к памятнику, она видит худощавую, но всё ещё статную высокую старушку, всегда одетую в чёрную вуаль и такого же цвета старое, но аккуратное кашемировое пальто. Она молча сидела на лавочке возле памятника практически в любую погоду. В руках у неё всегда был или зелёная веточка, или несколько скромных цветов. Посидев, какое-то время, иногда час