Мир вне закона. Илья Новак

лет, а как придет неминуемая кончина, так и вступишь во владение каменным домом с прилегающим к нему садом, а также кое-каким моим капитальцем.

      Ты уж уважь старика, приедь.

      Твой премноголюбящий X.X.».

      Ниже стояли число и подпись. Старейшина бросил пергамент на стол и глянул на меня поверх очков. В этих очках, линзы которых почти достигали размера блюдец, вид у него был потешный.

      – А ты, значит, и есть Уиш Салоник?

      Я протянул ему другой пергамент, где, как в давешнем тюремном свитке, который читали стражники, сухим конторским языком была описана моя яркая внешность, а дальше говорилось, что имеющий оную внешность и податель сего действительно является Уишем Салоником, – и все это скреплено гербовой печаткой городской конторы Его Пресвятейшества. Описание старейшина тоже прочел вслух, все время поглядывая на меня поверх очков.

      – Ну что, теперь поверили? – спросил я.

      Оба пергамента взял сначала гробовщик, а затем Дерт, сын Дарта, причем последний рассматривал их с умным видом, держа вверх тормашками.

      Старейшина осведомился:

      – И давно ты письмо получил?

      – Да уж месяца два будет.

      – Ну? – Старейшина забрал пергамент и внимательно осмотрел его. – Интересно… число над подписью старое, но чего ж тады…

      Я быстро глянул на него – глаза старейшины за толстыми линзами были хитрющими и проницательными. Гробовщик и Дерт, сын Дарта, явно ничего не поняли, а он… Неужто догадался, старый хрыч?

      Впрочем, так или иначе, старейшина решил не распространяться о своих впечатлениях. Он протянул руку и сказал:

      – Что ж, познакомимся, Уиш…

      Пожав сухую ладошку, я спросил:

      – А вас как величать?

      – Как… Все кличут дедом Зайцем. И ты так зови. Выпьем за знакомство!

      Мы выпили, и я почувствовал первую волну опьянения. Отрезая от яблока маленькие дольки и осторожно пережевывая их беззубыми деснами, старейшина поинтересовался:

      – Что ж, Уиш, думаешь здесь остаться?

      – Для того и приехал.

      – И как раз в день смерти деда… редкое совпадение… Нет, это я так, без всякого намека. Значит, вступишь во владение наследством.

      Гробовщик, всё это время о чем-то тяжко размышлявший и ухвативший наконец ускользающую мысль за хвост, вдруг разродился:

      – А етот… пощерк! Пощерк-то на писульке старика Хита али нет?

      Дед Заяц покосился на него, затем на меня (я хранил безмятежное спокойствие) и сказал:

      – Ну так чего же, давайте проверим. Ежели Хит был грамотен, то где-то издеся должно быть хоть что-нибудь им написанное. Где, Уиш?

      Ожидая от него именно этого провокационного вопроса, я ответил равнодушно:

      – Еще не осматривался. Но может, в спальне? Или наверху, в башне.

      – Года мои не те, чтобы по лестницам зазря шастать. Глянем в спальне…

      Мы прошли в спальню и раскрыли шифоньер. После недолгих поисков там помимо полупустой фарфоровой чернильницы, нескольких перьев и сломанных