В поисках утраченного времени. Книга 7. Обретенное время. Марсель Пруст

раз этот, сегодняшний – эти вечера накануне отъезда, когда притупляются привычки, что очень скоро станут бесполезными, и пытаешься судить себя, – нисколько не показалось мне достойным сожаления, как если бы литература не обнажила настоящей правды; и в то же время мне было грустно, что литература не была тем, во что я верил. С другой стороны, не таким досадным показалось мне и болезненное состояние, что очень скоро должно было привести меня в клинику, коль скоро те прекрасные вещи, о которых говорилось в книгах, были не прекраснее, чем те, что я видел своими глазами. Но вот странное противоречие: раз о них говорилось в этой книге, мне захотелось их увидеть. Вот те несколько страниц, что я успел прочесть, пока усталость не сомкнула мне глаз:

      «Позавчера сюда неожиданно является, чтобы пригласить меня к себе на ужин, Вердюрен, бывший критик „Ревю“, автор знаменитой монографии о Уистлере[3], в которой художественная манера, палитра американского подлинника переданы с невероятным изяществом такого поклонника всего изысканного, всевозможных живописных красивостей, каковым и являлся господин Вердюрен. И пока я одеваюсь, чтобы отправиться за ним, следует его горестный, слегка запинающийся рассказ, что-то вроде робкой исповеди о том, как он отказался от литературной работы вскоре после женитьбы на фромантеновской Мадлен[4], причем отказ этот явился, должно быть, результатом пристрастия к морфию и, по словам Вердюрена, имел весьма печальные последствия: большинство посетителей салона его жены даже и не подозревали, что муж вообще когда-то писал, и говорили о Шарле Блане[5], о Сен-Викторе, о Сент-Беве, о Бюрни так, словно он, Вердюрен, стоял неизмеримо ниже всех этих людей. Но вам-то, Гонкурам, прекрасно известно, да и Готье хорошо это знал, что мои „Салоны“ не идут ни в какое сравнение с этими жалкими „Старыми мастерами“[6], которые в семействе моей жены, представьте себе, слывут за шедевры». Затем после наступления сумерек, окутавших башни Трокадеро, похожие на последние сполохи света, усиливающие сходство этих башен с теми глазурными башенками, облитыми смородиновым желе, какие сооружали на тортах старые кондитеры, беседа продолжается в автомобиле, что должен отвезти нас на набережную Конти, в их особняк, который его владелец считает бывшей резиденцией венецианских посланников и в котором якобы находилась курительная комната, по словам Вердюрена, перенесенная прямиком из сказок «Тысячи и одной ночи», из знаменитого палаццо, название которого я забыл, того самого палаццо, где имелся колодец, украшенный по стенам сюжетом «Венчание Богородицы», принадлежащим, как опять-таки уверял Вердюрен, резцу самого Сансовино[7], гости сбрасывали в него пепел с сигар. Боже мой, когда мы въезжаем в изумрудность и туманность лунного света, похожего на то марево, в каком обычно в классической живописи предстает Венеция и в котором ажурно вычерченный купол Института навевает

3

Джеймс Уистлер (1834–1903) – американский художник, близкий к французскому импрессионизму.

4

Намек на сходство госпожи Вердюрен с героиней романа Эжена Фромантена (1820–1876), французского писателя, художника, искусствоведа.

5

Шарль Блан (1813–1882) – искусствовед, директор Школы изящных искусств, основатель и главный редактор «Журнала изящных искусств». Поль де Сен-Виктор (1827–1888) – французский писатель, литературный критик. Филипп Бюрни (1830–1890) – художественный критик, один из пропагандистов японского искусства во Франции. Что касается Сент-Бева (1804–1869) – то, упоминая это имя в ряду второстепенных и малопочитаемых авторов, Гонкур и Вердюрен, безусловно, выражают оценку самого Пруста.

6

Имеется в виду книга Эжена Фромантена «Старые мастера. Бельгия, Голландия» (1876), которую сам Пруст оценивал весьма невысоко.

7

Сансовино (Контуччи) Андреа (ок. 1460–1528) – итальянский скульптор и архитектор.