Десятый сосед. Ашира Хаан

добавил кто-то из девчонок. – У нас в институте тоже с пузом с курса на курс переходили. Одна так и родила пятерых.

      – А что, знаете, от кого Верка залетела-то?

      – Евку спроси, они ж дружили.

      Я к тому времени уже выпила достаточно, чтобы устать от этой ярмарки тщеславия, от фотографий однокурсников, историй о студенческих пьянках и сексуальных похождениях и забилась в угол, листая первый попавшийся журнал.

      Когда речь зашла о Вере, я навострила ушки, но лицо продолжала делать равнодушное. И когда бывшие однокурсницы обратились ко мне с вопросом, вполне натурально пожала плечами – мол, откуда мне знать?

      Сработало.

      – Не лезь к Евке, они как раз поругались перед этим.

      – Мне кураторша рассказывала, что родители Веркины пытались из нее выбить имя второго счастливого родителя, но она как партизан!

      – Выбить? – кто-то ахнул.

      – Отец ее избил, как узнал. Первый раз в жизни, говорят.

      Мне ли не знать, что не первый! Просто раньше он бил ее по ногам, следы от пряжки долго не заживали, и она ходила в длинных юбках. Зато не так заметно, как синяки на руках или фингал под глазом.

      – Нагуляла с каким-нибудь сопляком, который жениться обещал.

      – Верка всегда была шлюшка. Помнишь, она на первую дискотеку пришла в юбке с таким разрезом… Все парни бегали смотреть.

      – Ну, мало ли кто с каким разрезом! У меня на выпускном, помнишь, какое декольте было? И ничего, через месяц замуж выхожу!

      – Серьезно? Что ж ты молчала!

      – Ну, у Верки кроме юбки были еще признаки.

      – Конечно. Она все лето с парнями из строительного за гаражами курила. Мне мать запрещала за ней ходить.

      Я спрятала горящее от злости лицо за журналом. Хотелось крикнуть: «Помню, как ты таскалась за нами, несмотря на запреты, а мы не знали, как от тебя отделаться! Но ты в итоге послушалась маму, и вот – замуж выходишь. Все правильно сделала».

      А мы не послушались. И промолчали.

      Я молчу до сих пор.

      Лес все ближе, и шепот его все громче. Я шла, как на казнь. Те же осенние листья, едва прикрывающие жирную грязь… И голова почему-то закружилась. Прошлые и настоящие события накладывались друг на друга, так что становилось трудно разобрать, где одно, а где другое.

      «Кружится голова».

      – Ев, повернись тут, такое роскошное дерево на фоне!

      Щелчок фотоаппарата. Как кружится голова!

      Обернувшись, я увидела красное, как кровь, дерево позади меня. Будто кровь…

      – Ева? Улыбнись!

      Разве я не улыбаюсь? Я… улыбаюсь. Или нет?

      «Я бегу по листьям, оскальзываясь».

      – Ева, что с тобой?

      – Все хорошо.

      «Он догнал меня, догнал, догнал. Мне страшно, как никогда в жизни».

      Щелчок.

      «Я делаю шаг вперед, наступаю на землю, под ногой хлюпает, и выплескивается фонтанчик грязной воды. Покачиваюсь, чуть не падая. Нельзя падать, испачкаю свитер!

      Руки были все черные».

      – Стой ровно, Ева!