Остратис. Альберт Григорьевич Горошко

которое предназначалось для подготовки путешественников к высадке на берег. Здесь мы получили соответствующие погоде и времени года одежды, самые необходимые в быту вещи, сдали на хранение все ненужное, что могло бы помешать насладиться растворением в выбранной эпохе. Однако я наотрез отказался от “легких и удобных”, как уверял приставленный ко мне слуга, сандалий на деревянной подошве, а серую льняную накидку, которая должна была укрывать мое тело от палящего южного солнца, надел прямо на дорожный костюм, подпоясав широким кожаным ремнем с огромной, тяжелой пряжкой. Свой чемодан на пневмослипе я поменял на плетеный берестяной короб с двумя лямками, нагрузил его личными вещами и отдал слуге.

      III

      Меня сопровождал Фистус – подвижный малый с наголо обритой головой, облаченный в сильно потрепанную, огромных размеров  тогу, в складках которой разве что не водились скорпионы. Его медная лысина блестела на солнце, и я удивлялся, как он мог выдерживать такую жару, не нося головного убора. Он объяснил, что рабам не положено покрывать голову в присутствии господ. После того, как я получил в порту по моей путевке несколько золотых, две стопки серебряных и пару пригоршней медных монет с рельефом царя Перисада, мы отправились в город.

      Услышав звон денег в моем увесистом кошельке, надоедливо болтавшемся на поясе, Фистуc оживился.

      – Господину будет угодно отведать превосходного местного вина с великолепными дарами Посейдона?

      Говорил он по-гречески, как мне показалось, со странным акцентом – но я понял каждое его слово. Все-таки изучать древний язык по современным учебникам – такая же сложная задача, как рисовать картину со слов зрителя, ее рассматривающего. Я попробовал изъясниться с ним на его языке. Фистус кивнул, хитро подмигнул и осклабил ужасный, неопрятный рот.

      Мы остановились у небольшой таверны с черепичной крышей под тенью векового платана.

      – Уютный уголок! – заметил я, и малый снова обрадовался. Я сунул ему монету, и он исчез внутри.

      Через минуту я был подхвачен под руки и отведен в прохладную залу в подвале таверны. Масляные светильники чадили, испуская чудеснейший аромат. Меня возложили на низкую скамью из можжевелового дерева, устланную нежным руном. В одной стене был устроен грот, освещенный двумя факелами, в трепещущем свете которых медленно двигался в танце тонкий силуэт рабыни. Подавал на стол важный, как запеченный сазан, повар, у которого я и заказал это самое блюдо, вспомнив все то немногое, что осталось из рыбного меню в нашей, богатой синтез-белком современной пищевой индустрии. В путеводителях не рекомендовали пробовать морепродукты местного улова и пить вино, и я подумал, что стоит последовать их мудрым советам. Но меня уверяли, что сазан был выловлен в пресноватых водах Меотского моря. Ну а к рыбе полагалось белое вино, и здесь я не нашелся, что возразить на предложение выпить янтарного напитка, благоухавшего, как чайная роза. Все, что было дальше, я помнил отрывочно. Острые клешни омара, извивающиеся