Тайное место на берегу безымянного озера. Эмили Тейлор

сто секретное, о нем знаю только я и отец. Я ни разу не видел здесь других людей с тех пор, как мы его обнаружили. Это случилось в прошлом году – во время очередной прогулки я заблудился и вышел на эту поляну. Видели бы вы лицо отца, когда он меня обнаружил! Он совсем не ругался, он вообще никогда не ругается. Мой отец отличается от других, я еще не смог понять почему, но у меня это получится – я точно знаю. Несколько дней назад в его комнате я нашел книгу, похожую на дневник. От нее пахло морем и смолой. Обычно я не беру без спроса чужие вещи, но отец говорит, что между нами нет секретов.

      – Даниэль, выбирайся из холодной воды – замерзнешь.

      Кораблик из желтой старой бумаги едва держал равновесие, качаясь на длинных скрипучих волнах. Он врезался в кучу песка и остановился у берега. Игрушка в руках ребенка оживала от одного только взгляда.

      *****

      Время на палубе шло медленно, дни повторяли друг друга, сбивая с толку. Разобраться в этой путанице было бы невозможно, если бы не календарь, висевший в каюте у капитана. Каждое утро он обводил новый день красным карандашом. После обеда к нему в каюту стекались люди – посмотреть, сколько времени осталось в запасе, чтобы успеть отдохнуть от своих семей. Это продолжалось недолго, но успело весьма надоесть. Пришлось даже повесить на дверь табличку с надписью: «Не входить». После этого количество желающих заглянуть резко уменьшилось, что капитана тоже огорчило. Он любил внимание и был от него зависим.

      Слева от каюты капитана сидел хмурый упитанный мужчина, он опирался на локоть и читал старую засаленную книгу, которую нашел в каюте нижней палубы на прошлой неделе. Читать мужчина не любил, но название его заинтересовало. Рядом с ним стоял юноша, он нервничал, озирался по сторонам и все время зачесывал назад свои длинные волосы. Вчера молодой человек получил письмо от своей подруги, в котором она велела ни на что не надеяться и забыть ее имя.

      На другом конце палубы маячил неразборчивый силуэт. Его обладатель шарил по карманам куртки – он явно что-то искал, но, ничего не обнаружив, приступил к осмотру карманов своих штанов. Процесс поиска, видимо, был до того волнительным, что лицо субъекта то и дело меняло оттенки. Он не заметил, как сам несколько минут назад спрятал ручку за ухо, когда пожимал проходящему мимо руку. С этими вещами здесь был дефицит: если потеряешь свою, другую будешь искать еще долго, а если не повезет – придется выменять ее на пачку сигарет или бутылку крепкого. А эта ручка ценна еще и из-за того, что была подарена человеком из далекого прошлого, необычная форма выделяла ее среди остальных – невозможно перепутать ни с какой другой. Ручка требовалась, чтобы сделать вечернюю запись в своем дневнике.

      Писать стало то ли ежедневной традицией, то ли въедливым проявлением дисциплины, и если бы кто-то узнал о его увлечении, то сразу бы подумал – это задание капитана. Подобная мысль, и правда, могла прийти ему в голову, но, к счастью, обошла стороной. Каждый вечер в одно и то же время мужчина садился и вырисовывал нечеткие буквы, царапая желтую, как жженые воспоминания, бумагу. Бледные символы разрывали тонкие листы насквозь. Он стеснялся себя, отчего курил чаще, но отгоняя мысли, заводящие в тупик, продолжал писать, облокотившись на старое одеяло из вонючей шерсти. Оно валялось здесь невесть столько и пахло дурно; нет, пахло оно просто отвратительно.

      Дневник – всего лишь одна из форм самовыражения, доступная и подвластная каждому, но не всякий станет выплескивать мысли на бумагу в надежде, что кто-то прочтет. Он писал, чтобы избавиться от эмоций, накопившихся внутри, и не представлял себя в роли героя, отважно сражающегося за свою или чужую жизнь. На страницах дневника жили все его мысли, о которых мало кто знал, и неизвестно, сколько людей, в конечном счете, станут их негласными свидетелями. В реальной жизни для этих эмоций не находилось места.

      Всякий раз, ненадолго отлучаясь, мужчина боялся, что дневник найдут, если он случайно оставит его на видном месте. Выставлять душу напоказ не входило в планы и нарушало прописанный в голове сценарий самым неприятным образом. Если это все же случится, автор дневника будет стоять в тени и всячески отмахиваться от себя, испытывая при этом мерзкое чувство отвращения. Быть честным с собой оказалось сложнее, чем выглядеть тем, кем хотят тебя видеть другие.

      Он был бы рад не испытывать этих эмоций, но внутри было слишком много беспокойства. С ног до головы в него были облечены все мечты и надежды – вся нагота скрывалась под клубнем зимней одежды, а сверху был натянут жесткий гипс. Невозможно просто так взять и вырваться наружу.

      Чайки разрывали тишину свистом, словно в небе звучала тревожная сирена всех городов мира. Громкая команда капитана отзывалась эхом повсюду. Это была обычная практика, и всякому, кто задерживался здесь надолго, приходилось терпеть.

      По команде все занимали свои места. Никакой паники, но без происшествий не обошлось ни разу. Всегда находился тот, чьи мысли были заняты совершенно другим, или тот, кто по счастливой случайности оказывался в месте, где звук приглушен и мощь голоса командира превращалась в шепот. Схема была много раз отработанная, но все равно нуждалась в регулярном повторении.

      Когда человек