Млечные муки. Антон Павлович Лосевский

то во что горазд. Но он решил повременить с отъездом домой, в частокол спального района, лишенного всякой солидности и стройности. Да никто там особо и не ждет. А пробиваться в подземку, как и четыре предыдущих вечера к ряду, отчего-то совсем не хотелось. Хотелось прогуляться по старому вечернему городу, по главному из проспектов, тому самому… Заглянуть в прилегающие переулки и закоулки – что новенького? Хотелось быть в центре если не внимания и событий, то хотя бы и города. Слиться с ним воедино, став составной, а то и неотъемлемой частью, прощупать пульс, убедившись, что старый город еще дышит: живой. И если это удастся в какой-либо мере, остаться в нем до утра, дабы плутать, рыскать, шнырять. Может быть даже, если все получится, слегка ликовать. Застать восход солнца на одной из площадей, чтобы лично поприветствовать наступающую субботу – погожую и бездельную, лишь бы не констатировать ее уныло, как повелось, в постылой постели, как свершившийся факт.

      Но чем серьезнее вечерело, тем больше на центральный проспект вываливало народов, разных: пестрых, шустрых, языкастых. Русский язык то и дело глох в накатывающих волнами потоках немецких и итальянских прогулочных групп. Становилось очевидным, что уединиться со старым городом сегодня будет весьма затруднительно, но и дома-то по-прежнему никто особо не ждет… Да и будни поддостали еще на буднях.

      Шумно и гулко.

      Запрудились в пробку машинки, готовые с минуты на минутку сорваться, томящиеся в ожидании зеленого. Зеленый настал, но какой-то маршруточный чудак перекрыл собой всю перспективу в невыразительной попытке свернуть справа налево сквозь все ряды, тем самым провоцируя остальных участников движения на звонкое бибиканье. Как знать, может быть тот чудак просто дал остальным отличную возможность остановиться: кому потупить, а кому и подумать, но так и не нашел понимания среди всех. Ведь если трактовать жизнь как движение, то изворотливый заезжий гастролер определенно мешал всем жить.

      На пересечении проспектов сосредоточились раскованные девицы: блатные блондинки, шалавистые шатенки, бульварные брюнетки, кого тут только не стояло… Причиной тому послужил приезд продвинутых продюсеров, привезших модный столичный поп-дуэт, намеревавшийся дать вечерком грандиозное выступление. Эти артисты, впадая на своих представлениях в образ романтиков, обычно подолгу распевают о любви, сокровенной и созерцательной, за что в награду имеют изрядный гонорар и свежих цыпочек в закулисьях гримерных. Хотя в атмосфере и витало, что девахи, толпящиеся в ожидании открытия клуба, пришли сюда вовсе не в поисках сокровенного… По правде, едва ли они были наделены качеством испытывать что-то подобное.

      Никита меж тем продолжал свой променад по проспекту, уже не слишком останавливаясь и попутно предаваясь размышлениям о спирали падения морали среди сограждан. Когда он сделал остановку, дабы полюбоваться изгибом реки, на мосту уже тусили юноши последней генерации. Если бы в сленг юношей время от времени не просачивались общепонятные русские слова, то их вполне можно было бы принять за американских тинейджеров-туристов, по какому-то недоразумению оставленных без попечения взрослых и столь безответственно предоставленных самим себе. Небрежно приспущенные штаны, баскетбольные футболки, рябые бейсболки набекрень – образы, под кальку снятые из молодежного журнала «Приспешник». Бедность доносящегося с их стороны слога заставили Никиту покинуть смотровую площадку досрочно. О любовании изгибом реки в обстановке нарастающего идиотизма не могло быть и речи.

      Тогда он забрел под арку, желая насладиться умеренной тишиной: приглушенным шумом. Но и там кто-то шаркал. Вернее сказать, извлекал звуки, производя специальное расследование. Когда глаза поосвоились во тьме, Никита распознал в производителях шума полицейских, методично и по всем правилам своего ремесла, лупивших какого-то бродягу. Не без известной, справедливости ради, брезгливости. Насколько можно было установить из обрывков диалога, правоохранители наказывали бедолагу за то, что тот имел неосторожность объявиться на центральном проспекте, своим видом смущая достопочтенных туристов из варварских стран, враждебным поясом окружавших Отчизну. Тогда как у тех, должно быть, только-только начинали рушиться многолетние стереотипы и заблуждения по отношению к России-матушке. И вот в этот переломный момент выруливает, понимаешь, наш нищеброд, совершенно здесь ненужный в отражении витрин… Тем самым, к тому же, нарушая негласную договоренность между полицией и профессиональными нищими о территориальных сферах влияния и воняния.

      Те запримолкли. Заприметили Никиту. Пока Хороший вроде бы склонялся к тому, чтобы не применять к Никите карательных санкций, Плохой, очевидно, был не столь хорош, уже оформляя движение к новому клиенту, но убедившись, что тот и сам почел за лучшее ретироваться, не желая угодить под раздачу слонов, лишь лениво махнул рукой во след.

      Вечер заиграл новыми рекламными красками и огнями, предлагающими решительно все, что еще не успели купить или продать. Никита тем временем добрел до следующего знакового пересечения углов. Здесь и днем частенько царит балаган на грани бедлама. А уж той вечерней пятницей откровенно назревала драка. Две развеселые компании развязывали конфликт, размахивая травматическими пестиками