Моя сумасшедшая. Светлана Климова

все. Все летают, кроме полных отморозков. Там было три вещи, вы сами об этом писали. Или напишете.

      – Я не помню. Ничего такого я не писал.

      – Нужно вспомнить. Без этого ничего не получится.

      Я прикрыл глаза. Раз со мной происходят такие вещи, плохи мои дела.

      – Худо? – участливо спросил Сильвестр. – Тогда все-таки выпей. Главное – мера! – его палец назидательно взлетел к потолку, хотя говорил он без особой убежденности.

      – Серая шерсть, – пробормотал я. – Солдатское одеяло, кажется. И еще полынь на полу, от блох. Чтобы пахло, да… Еще нужно было сказать…

      – Ну вот, – возбужденно проговорил Мальчик. – А вы: не помню! Такое всякий запомнит.

      – Какая еще шерсть? – теперь уже по-настоящему испугался Сильвестр. – Блохи-то тут при чем? Ты в себе, Георгиевич? Может, к доктору?

      – Отвяжись! – Мне вдруг почудилось, что водка спугнет видение и все закончится. Раз и навсегда. Я боялся, Бог свидетель. Возможно, так и следовало поступить, но колебался я не больше секунды: – Пей сам. Ты у нас борец с бытовым пьянством в писательской среде. Фельетоны строчишь. Давай, единоборствуй.

      Я до сих пор думаю, что, выпей я в тот день, ничего бы не случилось и уж тем более не имело бы продолжения. Короткое помутнение рассудка – и только. С кем не бывало. Тем более, что о трех условиях, которые я выдумал еще в детстве, знал только я сам. Пустые фантазии. Мне казалось, что, если эти условия выполнить, чтобы все сошлось в одно, можно оттолкнуться от пола и взлететь, зависнув под потолком. Только почему-то никогда ничего не сходилось.

      Сильвестр покосился, махнул вторую сразу после первой, многозначительно свел брови и стал закусывать сельдью по-домашнему, аппетитно хрустя колечками лука. При других обстоятельствах смотреть на него было бы чистое удовольствие.

      – Ну, – сказал я Мальчику. – Допустим, кое-что вспомнил. А теперь?

      – Теперь… – он замялся, пошарил в темноте и щелкнул крохотной блестящей зажигалкой. Он курил сигареты – я видел похожие яркие пачки в Австрии и в Германии, но те были много короче. Отставив рюмку, я тоже потянулся за папиросой.

      – Горячее подавать? – прорезался официант.

      – Тащи, услужающий, – велел Сильвестр, взбалтывая содержимое графинчика. – Самое время.

      В углу у Базлса весело заревели – один из панфутуристов взгромоздился на стул читать эпохальные стихи, но оступился и был пойман на лету. Что-то разбилось, посыпались осколки.

      – Теперь вам нужно уйти. И побыстрее, а то у меня аккумулятор скоро сдохнет.

      Про аккумулятор я спрашивать не стал. Имелось кое-что поважнее.

      – Иду, – я кивнул и начал выбираться из-за стола.

      – Эй, эй, ты куда, Георгиевич? Что тебе загорелось? – взвился Сильвестр.

      – Сиди, – сказал я. – Скоро буду.

      Главное сейчас – успеть покинуть клуб, не столкнувшись ни с кем из писательской братии. Чуть ли не бегом я поднялся наверх, миновал вестибюль, кивнул швейцару и вылетел на Каплуновскую.

      Тихий сентябрьский день скатывался в сумерки. Дворники жгли