Моя сумасшедшая. Светлана Климова

зеркалом, оставшимся еще от старых хозяев, Юлия стащила перчатки, сняла косынку, сунула в карман жакета и отвернула ржавый кран.

      Ее ни о чем не расспрашивали. В их семье все были сдержанными, а когда брат и сестра исчезли, в ее присутствии родители вообще перестали говорить о пустяках. В большой комнате был накрыт круглый обеденный стол – три прибора, хлеб под салфеткой и в центре – графин со светлой жидкостью.

      – Тебе рюмку ставить? – спросила Анна Петровна от буфета. – У нас только водка, да и та неважная.

      – Да, – сказала Юлия. – Хотя не знаю, поможет ли… Как папа?

      – Физически лучше, а так… Сейчас выйдет.

      – Я присяду.

      – Садись сразу за стол. Отец хотел знать – как там… Господи, пирог в духовке!..

      Вместе с рюмками на столе появилась глубокая глиняная миска, накрытая тарелкой. Юлия заглянула – винегрет. И сразу почувствовала, что голодна. Мама – и винегрет! Пирог в духовке! Просто смешно. Мать терпеть не могла стряпни. В доме всегда была кухарка, из самых лучших. Иногда они с отцом ужинали в ресторане, детям готовила прислуга. Даже при советской власти, когда они окончательно обнищали, мать держалась до последнего, лишь бы не подходить к плите. Но теперь все легло на ее плечи. И слава богу, что «пакетов», которые доставляли Балию на дом из правительственного распределителя, хватало не на одну семью…

      – Здравствуй, доченька! – Дмитрий Борисович, опираясь на трость, стоял на пороге. – Ты давно здесь?

      Юлия с улыбкой обернулась к отцу:

      – Только что вошла.

      – Устала?

      – Очень… Я смотрю, ты у нас молодцом…

      Отец опустился на стул напротив и, понизив голос, произнес:

      – Пока мамы нет, я тебе кое-что скажу. Я писал Соне и сообщил ей диагноз, который мне здесь поставили. А сегодня пришел ответ… Она требует, чтобы я отказался ложиться на операцию в Москве. Чтобы дождался ее приезда, и она заберет меня с собой. Под Парижем есть какая-то специальная клиника. Твоя сестра, как мне кажется, не совсем понимает, где мы живем, а Аня сразу же загорелась этой идеей. И я не могу объяснить ни ей, ни Соне, что меня ни при каких обстоятельствах отсюда не выпустят.

      – А тебя и в самом деле не выпустят? Никакой надежды?

      – Доктора настаивают на Москве…

      – Я поговорю с Вячеславом Карловичем, папа. Это можно уладить.

      – Юленька, – Дмитрий Борисович взглянул на нее с состраданием. – Дело в том, что консилиум устроил твой муж. И врачи – из его ведомства.

      – Ты хочешь сказать, что Балий решает, где тебе оперироваться?

      Отец не успел ответить. В комнату вплыла Анна Петровна с подносом, на котором дымился пирог. Лицо ее было сосредоточенным, но довольным.

      – Ну, все в сборе, – воскликнула она. – И пирог, кажется… Ну, может, чуть-чуть подгорел. Юля, помоги, пожалуйста, ты лучше меня управляешься с ножом, а я сбегаю за супницей. У нас сегодня…

      Резкий звонок в дверь заставил ее умолкнуть. «Легок на помине, – с досадой