Победитель Хвостика. Алексей Иванов

падаю на елозящее помело.

      – Ведьма, что ли?.. – спрашиваю я недоверчиво.

      – Ну, – говорит она.

      Я внимательно гляжу на нее. Она усаживается на метлу задом, задирает руку и лижет ссадину на локте длинным и раздвоенным, как у змеи, языком. Кого-то она мне напоминает.

      – Где-то я тебя видел, – говорю.

      – Так я же на биостанции и работаю, препаратором. А ночью – ведьма.

      – Точно! – вспоминаю я. – Тебя Таней зовут. А меня Мазой. За ненормальность.

      – Сильно ненормальный-то? – интересуется.

      – Порядком, – сознаюсь. – А чего ты в дерево врезалась?

      – Да метла у меня старая, с норовом. Как взбесилась – так и будь любезен… Ладно, Маза, спать охота. Бери ее, да пойдем.

      Мы встаем и крепко хватаем метлу за оба конца. Вброд по мерцающему ночному лугу мы идем к баньке, и та, завидев нас, как-то сжимается и грузно отпрыгивает боком, звякнув стеклом. «Тпру, гулявая!..» – строго кричит Танька, и мы забираемся внутрь.

      Баня понуро ползет обратно, приминая траву, тяжело вскарабкивается на склон, из которого одиноко торчат две куриные ноги, и со вздохом садится на них. Танька из дверей выпускает метлу, и та, подобно голубю, уходит в звездный рой.

      – Не опаздывай завтра!.. – ей вслед кричит Танька и оборачивается ко мне: – Пойдем, Маза, колыбельную мне споешь.

      Она вдруг плавно, неторопливо прыгает с порога и летит вперед над тропинками биостанции. Завидуя и страшась, я так же медленно прыгаю сам. Мое тело словно попадает в тягучий, но легкий поток, и я, разгребая синеву позеленевшими руками, плыву за Танькой и вижу, как моя бледная тень скользит по траве.

      Мы пролетаем мимо лабы, в глубине которой тускло бликуют микроскопы, мимо домиков Пальцева и Тимофея Улыбки и друг за другом ныряем в открытое окошко. Танька опускается на свою кровать и натягивает на себя смятое одеяло, а я пристраиваюсь на стул, и на меня незаметно наваливается моя обычная тяжесть. Я озабоченно проверяю, не потерял ли я тетрадку, и Танька, видя ее в моих руках, спрашивает, что это.

      – Пишу роман, – говорю.

      – Дай почитать, – требует Танька, и тут же тетрадь оказывается у нее. Я открываю рот, чтобы опротестовать, но вместо этого сообщаю:

      – Я спою тебе колыбельную, которую сочинил для своей любимой, правда, ей не понравилось, но уж извиняй.

      – Стихов, что ли, не любит? – ревниво спрашивает Танька.

      – Меня, – грустно объясняю я.

      – Ладно, не ной, – отрезает она. – Это все ерунда. Давай пой свою песню.

      Песня моя немножечко нескладная и, к сожалению, почти без смысла. Это лишь теплые, ласковые слова, целью своей преследующие создание комфортных для сна условий.

      Баю, баюшки, баю,

      Не ложися на краю,

      Придет серенький волчок

      И укусит за бочок.

      За окном темным-темно,

      Милый Хвостик спит давно,

      Спит и лось, и слон, и кит,

      Перес да Куэльяр спит.

      Светит