Оттепель. События. Март 1953–август 1968 года. Сергей Чупринин

всякий чувствовал в работе, в творчестве, в исканиях, в войне, что есть у нас Сталин, и поэтому, как бы ни было тяжело, трудно или опасно, – все закончится хорошо, потому что всегда и во всем решительно он был на высоте. И… не стало его (А. Довженко. С. 704).

      А вот на оловянном руднике Бутугычаг в Озерлаге (Дальстрой), – как вспоминает Анатолий Жигулин, —

      все обнимали и целовали друг друга, как на Пасху. И на бараках появились флаги. Красные советские флаги, но без траурных лент. Их было много, и они весело и дерзко трепетали на ветру. <…>

      Начальство не знало, что делать, – ведь на Бутугычаге было около 50 тысяч заключенных, а солдат с автоматами едва ли 120–150 человек. Ах! Какая была радость! (Знамя. 1988. № 8. С. 94).

      Восьмиклассник Владимир Высоцкий пишет свое первое стихотворение «Моя клятва» в память о И. В. Сталине. Последние строфы этого стихотворения (В. Высоцкий. С. 269–270) звучат так:

      В эти скорбно-тяжелые дни

      Поклянусь у могилы твоей

      Не щадить молодых своих сил

      Для великой Отчизны моей.

      Имя Сталин в веках будет жить,

      Будет реять оно над землей,

      Имя Сталин нам будет светить

      Вечным солнцем и вечной звездой.

      Но вот – в противовес этим настроениям – стихотворение Наума Коржавина «На смерть Сталина», написанное тоже в марте, но впервые опубликованное спустя 35 лет (Октябрь. 1988. № 8. С. 147–148):

      Все, с чем Россия

              в старый мир врывалась,

      Так что казалось, что ему пропасть, —

      Все было смято… И одно осталось:

      Его

              неограниченная

                              власть.

      Ведь он считал,

              что к правде путь —

                              тяжелый,

      А власть его

              сквозь ложь

                      к ней приведет.

      И вот он – мертв.

              До правды не дошел он,

      А ложь кругом трясиной нас сосет.

      Его хоронят громко и поспешно

      Соратники,

              на гроб кося глаза,

      Как будто может он

              из тьмы кромешной

      Вернуться,

              все забрать

                      и наказать.

      Холодный траур,

              стиль речей —

                      высокий.

      Он всех давил

              и не имел друзей…

      Я сам не знаю,

              злым иль добрым роком

      Так много лет

              он был для наших дней.

      И лишь народ

              к нему не посторонний,

      Что вместе с ним

              все время трудно жил,

      Народ

              в нем революцию

                      хоронит,

      Хоть, может, он того не заслужил.

      В его поступках

              лжи так много было,

      А свет