.

ясно?»

      Дальше пошел сплошной мат. Бедная моя Мамзель не знала, куда деваться от этого чудовища. Хобот, стоя в проходе, наступала и наступала на нее, вдавливая в сиденье. Она трясла над нами своим ужасным красным носом, как индюк кожаной бородой.

      – Водитель! – заорала я что есть мочи. – Тормози!

      Не знаю, зачем я это сделала, честно говоря. Сработал какой-то древний инстинкт. Водила от неожиданности резко дал по тормозам. Сто килограмм Хобота со свистом унеслось вперед, а автобус встал как вкопанный посреди трассы. Народ подофигел, и все как по команде заткнулись, с напряжением вглядываясь в груду полосатых сумок, наваленных при входе. Наконец груда зашевелилась, и из нее вылезла совершенно обалдевшая от столь стремительного полета Хобот.

      – Она убьет нас, убьет, – прошептала Мамзель и схватила меня за руку.

      Но Хобот, как ни в чем не бывало, села на место рядом с водителем, отхлебнула что-то из фляжки и расслабленным голосом сказала:

      – Че встал? Поехали, темнеет уже.

      На границе мы, конечно же, застряли, зато заехали в Дьютик, где тетки накупили дешевого бухла и сели его пить. Хобот неожиданно подобрела и подарила мне шоколадку «Фазер».

      – Пойдем, – говорит, – выпьем.

      Смотрю, а Мамзель смотрит на меня так печально и растерянно. С Хоботом лучше не спорить лишний раз, да и вообще надо бы помириться, а то денег не даст. Пошла я, в общем. Е-мое, а у нее там уже поляна накрыта – икра красная, шоколад, конфеты «Фереро Роше». У меня аж слюнки потекли, я первым делом парочку в карман засунула для Васьки, он их обожает.

      – Че пить будешь?

      – Колу.

      – Куба либра, значит. Ленка, давай! Быстренько сделала нам!

      Очкастая Ленка, похожая на учительницу младших классов, угодливо метнулась куда-то вглубь автобуса и вернулась с двумя пластиковыми стаканчиками. Мы чокнулись. Кола как кола, я даже не заподозрила подвоха. Хобот быстро размякла, и мы вроде как даже подружились. Через полчаса она уже рыдала у меня на плече, рассказывая:

      – Понимаешь, мой Петька, когда трезвый, – прекрасный человек. Дома убирает, стирает, хавчика накупит-наготовит. Чудо, а не мужик! Но если забухал, то все, тушите свет. Лучше его не трогать лишний раз. Злой как черт становится. Крышу рвет напрочь. Вот, смотри, – вдруг широко раскрыла она рот. – Видишь дырку? Зуб мне выбил на днях ногой, тварь!

      – А ты что?

      – Что-что, ползала и отплевывалась. Не убил, и на том спасибо.

      – Ну, и дура! Дала бы сдачи.

      – Страшно. Ты бы только видела его. С ножом за мной бегал как-то раз.

      – Ты ему в следующий раз в водку снотворного подмешай.

      – Так, – внимательно слушала меня Хобот, чуть ли не в блокнот записывала.

      – Дальше два варианта: лайт и хард.

      – Лайт и хард, – послушно шевелила она губами.

      – Раздень догола и вытащи на лестничную площадку. Ему утром будет стыдно, и он перестанет