Распни Его. Сергей Позднышев

лицу его катился чуть ли не кровавый пот…»

      Государь на минуту оторвался от грустных мыслей. Паровоз дал протяжный гудок, поезд замедлил ход, застучали на стыках колеса, через окно промелькнула пустынная, скудно освещенная станция, черные фигуры железнодорожных служащих, серые строения, проплыла околица, и снова потянулось снежное поле.

      Они приписывали Распутину пагубное участие в управлении государством, но, даже если бы это было так, разве не отозвался о нем умный Витте словами весьма похвальными: «Это замечательный человек; человек большого ума. Он лучше, нежели кто, знает Россию, ее дух, настроение и исторические стремления. Он знает все каким-то чутьем»…

      «Как разгадать этого рокового человека?! Одни видели в нем только худшее и порочное. Для них он был „мерзавец, негодяй, шарлатан, великий комедиант и удобная педаль немецкого шпионажа“». Но Аликс со всем ее благочестием поверила в него всем сердцем; для нее это был святой старец, ищущий и взыскующий Бога. Со всем тем этот человек обладал могущественной тайной силой – он творил чудеса.

      Государь вспомнил одну из ужасных сцен, когда наследник умирал. Десять дней он лежал с температурой 40 градусов. Наступил роковой вечер. Царица, не отходя, сидела у кровати сына, бледная как полотно. Сам он ходил в тревоге в соседней комнате. Тогда он спросил у Федорова:

      – Можно ли сыну сделать операцию?

      – Нет, Ваше Величество. Кровоизлияние слишком глубоко. Операция потребует не меньше двух часов. Ее можно сделать только под хлороформом. Такой продолжительности не выдержит сердце Цесаревича; он умрет на операционном столе.

      – Что же делать?.. Не думаете ли вы, что кровоизлияние может само рассосаться?..

      – Ваше Величество, как врач и как верноподданный, я обязан говорить правду; я не могу утешить вас в этом отношении. Спасти может только чудо.

      И это чудо совершилось. Во дворце появился Распутин. Его вызвала, минуя все запреты, обезумевшая от горя и отчаяния Царица. Сибирский мужик снова торжествовал. Наутро температура пала, а через две недели наследник уже был здоров. Что должен был думать он, мать, окружающие? Какой силой сотворил выздоровление простой, почти неграмотный крестьянин? Божеской или дьявольской? Святой он или окаянный грешник?.. Падал старец? Да, падал. Валялся в грязи, как пес на блевотине, но пришел момент – и сотворил он то, что на языке религии называется чудом.

      Рядом с чудом, с проявлением сил необъяснимых, были у Григория и «подвиги». Старца определенно спаивали и толкали на бесчинства. Государь вспомнил рапорт Джунковского о похождениях Распутина в Москве. Точно жаром обдало его: чувство стыда разлилось до корней. Среди пьяных, подбадривающих на откровенность, на интимные признания собутыльников, пьяный Григорий похвалялся своим могуществом: «Сама Сашка вышивала мне эту рубашку. Сама ручку мне целовала… Сам тоже завсегда целует»…

      Было ли так, как доложено и написано, или присочинили, приукрасили