Распни Его. Сергей Позднышев

– вашим товарищем. Сколько раз я приспосабливал выбор министров в угоду Думе, но вы травили всякого, кто приходил к власти сегодня.

      Обществу нужна революция и только революция. Но революция – опасная игрушка: она опрокинет трон, но она разнесет и уничтожит все то, что вы так слепо отстаиваете. Снимите красные очки и посмотрите вокруг себя с благоразумием. Не мне искать доверие у вас. Это вы должны заслужить его вновь перед монархом.

      – Ваше Величество, я ухожу в полном убеждении, что это мой последний доклад вам.

      – Почему?

      – Потому, что я полтора часа вам докладываю и по всему вижу, что вас повели на самый опасный путь… Вы хотите распустить Думу. Я уже тогда не председатель и к вам больше не приеду. Что еще хуже, я вас предупреждаю: я убежден, что не пройдет и трех недель, как вспыхнет такая революция, которая сметет вас и вы уже не будете царствовать…

      Родзянко вынул белый батистовый платок и вытер вспотевший лоб и губы. Он был горд в этот момент своей ролью политического деятеля.

      – Нельзя так шутить с народным самосознанием, с народной волей, с народным самолюбием, как шутят те лица, которых вы ставите. Нельзя ставить во главу угла всяких Распутиных. Вы, Государь, пожнете то, что посеяли…

      – Увы, я сеял добрые семена, а вы их вытоптали и насадили крамолу и плевелы. Бог даст, матушка-Россия выйдет из бед…

      – Бог ничего не даст, – резко, быстрой скороговоркой, перебивая Царя, возразил Родзянко. – Вы и ваше правительство все испортили. Будет революция…

      Вслед за Родзянко перед мысленным взором Царя появился новый враг – самый умный и самый опасный. Это был Милюков. К его голосу прислушивались; его окружал ореол борца за «истинную демократию»; его имя было известно по всей России. Милюков нанес сокрушительный удар по монархии. С того рокового дня, 16 ноября, трон зашатался и революция подошла к России гигантскими шагами. С трибуны Государственной думы прозвучали слова об измене Царицы.

      С того дня душа Государя и его чувства вошли в полосу беспросветного мрака, душевной тоски и бессильного отчаяния. Все рушится, разлагается, все уничтожает яд пропаганды. Царь увидел вокруг себя паутину, которую планомерно и тщательно выткало революционное подполье и либеральная общественность вместе с беззаботной знатью. За этой паутиной смутно вырисовывалась тень огромного красного паука. Царю кажется, что паук корчит гримасы, сладострастно потирает мохнатые лапы и нагло ждет добычи, попавшей жертвы…

      Государь чувствовал тупую мучительную тяжесть в голове; она была налита горячим свинцом. В ушах раздавался незатихающий звон и шум. Все тело ломило, одолевала слабость; в отчаянии хотелось забвения, чтобы осталась бесчувственной, бренной уставшая плоть. Но душа, не переставая, тревожно ныла; в однообразном, монотонном гудении колес и рельс, в тишине безлунной ночи было что-то гнетущее, печальное и безнадежное.

      Он встал и начал снова ходить. «Надо разогнать это настроение, – думал он, – нельзя