Колея к ржавому солнцу. Денис Воронин

рюмок водки.

      – Ты, Павел, прямо как Железный человек, – предположила она, продолжая на некоторое время затихший разговор. – Всё нипочем.

      – Железный? – пожал он плечами. – Тогда бы печень по утрам не болела… Вряд ли. Думаю, я просто обычный хер, всего-то чуть посмелее других. Знаешь, я в третий класс пошел, когда отец у меня погиб в автокатастрофе. Мать стала пить горькую. Через год повесилась в ванной. Нас с братом забрала к себе двоюродная бабка по материнской линии. Она жила в деревне Глухое в Вологодской области. Настоящий медвежий угол, я худею. Пять раскиданных по опушке леса домов, соседей видишь два раза в неделю, если только не пойдешь к ним специально. Дороги из Глухого все через болота. Зимники, летом по ним и пройти-то трудно. Вокруг леса, озёра и несколько таких же деревень. Две пустые законсервированные «зоны», где валили лес еще военнопленные – финны, гансы. Они же построили узкоколейку на конной тяге, чтобы вывозить лес к реке, по которой его потом сплавляли. Узкоколейку разобрали лет за десять до того, как мы с братом там появились. До райцентра доехать – проще туда-обратно на Марс слетать, честное слово… Знаешь, как время там проверяли? В два часа над деревней пролетал «кукурузник» в Рыбинск, по нему и подводили часы. Я худею… Конечно, ягоды, грибы, рыбалка – с этим там все в порядке, но жизнь как на другой планете. Настоящий Русский Север. И это еще при советской власти. Что там сейчас, вообще страшно представить. Я же там с детства не был. Вымерло, наверное, все… Так я к чему? Два года мы там прожили, а потом бабка по осени заболела и умерла. Быстро так, за неделю. Врачей, сама понимаешь, там отродясь не бывало. Сами все лечились. Травами всякими. И больше родных у нас не осталось. Мы с братом подумали, что нас теперь в детдом отправят. В общем, мы бабку тайком похоронили. Закопали ночью в лесу. И еще полгода потом ходили через две деревни на почту, получали за бабку пенсию и на нее жили. Ухаживали за скотиной. По хозяйству всякое. Брат поросенка зарезал. Тот визжал – я худею! Эти, из Парголова сегодня – так, цветочки. Я тогда уши себе затыкал, чтобы не слышать порося… Может, жили бы и дальше, но соседка заподозрила неладное, в милицию заяву накатала. Решила, что мы с братом бабку сами порешили. Приехал участковый, потом следствие, эксгумация, ничего не доказали, нас отправили в колонию для несовершеннолетних… Как сейчас прямо помню, как поросенку кишки выпускали. Он еще брата за руку цапнул. И как мертвую бабку на волокуше в ночной лес вдоль Студенки тащили… Ты, Инга, только одно запомни. Тут, не в коллекторах, а вообще, – Худой сделал руками всеобъемлющий жест, – либо ты зарплату получаешь, либо они кредит не возвращают. По мне лучше все-таки первое…

      Инге, внимательно слушавшей историю, вдруг захотелось рассказать Худому что-нибудь такое, чтобы он понял, что она тоже вылеплена не из слоеного теста.

      – Ты прямо как нечисть какая на меня смотришь, – сказал ей Худой.

      – Точно… Мы с подругами несколько лет назад, я еще училась, прямо посреди недели пошли повеселиться в одно место. Ну, вроде клуба… Выпить, потанцевать. «Мишка с куклой бойко топают, бойко топают, посмотри»… Давай, кстати, еще выпьем… Ага, ну