Работа Ангела. Гала Гарда

и дверь нам открыла горничная, одетая, как в кино: чёрное платье, белый фартук. Для меня это показалось уж слишком вычурно, но, рассмотрев обстановку квартиры, я поняла, что образ «французской горничной» здесь пришёлся как нельзя лучше. Нике всегда удавалось быть на грани эпатажа и безупречного вкуса… Так и от её новой квартиры складывалось впечатление, что это квартира как минимум народной артистки Большого театра. Мебель старинная, диван из карельской берёзы, дубовые резные комоды. На выкрашенных в серый цвет стенах развешаны картины в тяжёлых дорогих рамах, гравюры и рисунки. Подойдя поближе, я ахнула: все рисунки и картины принадлежали кистям известных и именитых художников как минимум прошлого века.

      Я удивлённо оглянулась на подругу:

      – Вера! А это откуда?

      – Назовёшь меня Веркой ещё раз – укушу! – зашипела Ника.

      – Ой, прости. Ну правда!

      – Это, Мышка, тяжёлый труд, особенно когда денег на самом деле на всё нет. Что-то друзья дарили, что-то находила. Вот этот Шишкин за ящик водки мне достался, – засмеялась Ника, – этот Верещагин – на спор со студентами. Я тут в одной дыре была, там заповедник и музей. Увидела эту картину – и не могу, хочу её. Директриса – нищая, старая и, к моей удаче, подслеповатая интеллигентка – ни в какую денег брать не хочет. Тогда я ей ребят из Суриковского пристроила, крышу латать, ну, как спонсорскую помощь, заодно с ними поспорила, могут ли они точную копию сделать этой картины. Короче, к концу лета все рады – у тётки крыша и картина, у меня – картина, у пацанов – ящик водки и деньжат немного.

      Когда Вера ввела меня в столовую, огромную и светлую, я изумилась ещё больше. Большой стол на двенадцать персон был сервирован старинным фарфором и серебром. Из соседней со столовой комнаты раздавались голоса. Вера, широко и уверенно шагая к двери соседней комнаты, распахнула её и царицей вплыла в комнату, оформленную под кабинет. На кожаных диване и креслах, около дубовых шкафов находилось человек десять. Я, как всегда, незаметно стоявшая за широкой спиной Верки-Ники, имела время рассмотреть разношёрстную публику. Здесь был и статный пожилой мужчина с внешностью льва и интонацией народного артиста. И милая старушка – божий одуванчик, в поношенном сером платьице с кружевным воротничком. Вся такая чистенькая, светлая и восторженная. И на её руке я успела заметить огромный бриллиант в старинной платиновой оправе. Была пара молодых людей непонятно какого пола – длинные волосы, мешковатые одежды, и ещё семейная пара среднего возраста, где муж напоминал серьёзного чиновника, сосредоточенного и строгого, а жена его, с неизменной приклеенной улыбкой и тайным чувством превосходства, мол, мы близки к особым людям, много чего знаем, и поэтому так улыбаемся и так молчим. Я смутилась немного, когда Ника-Верка представила меня своим гостям, но вскоре интерес ко мне исчез, и все обступили хозяйку с вопросами о её новом приобретении – картине русского художника. Я нашла укромное местечко в кресле у книжных шкафов, взяла в руки первую попавшуюся книгу и уткнулась в неё. Я пробегала глазами по строчкам, даже не пытаясь понять их смысл, а в голове,