На берегу Тьмы. Наталья Соловьева

предложение сделал, – сказала девушка, – а де Роберти не отпускал, проходу мне не давал.

      – Данилов его убил?

      – Про то мне неизвестно.

      – Расскажите, как это было?

      – Ввечеру я пришла стелить барину постель, думала, нет его. А он притаился в шкафу, накинулся на меня, стал раздевать. – Губы у нее задрожали. – Тут откуда-то раздался выстрел, и он, ирод окровавленный, упал передо мной. – Девушка жестом показала, как именно ирод окровавленный упал, и торжествующая улыбка на миг коснулась ее губ.

      – И что вы сделали после этого? – продолжил допрос председатель.

      – Испужалася я. Побежала.

      – А деньги зачем у барина украли?

      – Деньги прямо там, на столике лежали, – недоуменно пожала плечами Марья. – Я как увидела, что он мертвый лежит, схватила их – думала в Москву бежать, сынка мого искать. А как без денег-то? Да я и безграмотная – где помощи искать?

      Рядом зашептали: «Ясно, в Сибирь сошлют – скажут, сообщница».

      Далее вызывали свидетелей обвинения.

      Агент сыскного отделения рассказал на суде, что валентиновские крестьяне, измученные жалобами своих жен, невест и дочерей на посягательства де Роберти, не скрывают своей радости по поводу смерти хозяина. И даже ранее как будто собирали деньги, чтобы заплатить за убийство де Роберти, но не представлялось подходящего случая.

      Николая также допрашивали как свидетеля со стороны обвинения. Ничего дельного он сказать не смог, так как почти не знал убитого – де Роберти де Кастро де ла Серда. Старицкий помещик с французскими и испанскими корнями отличался непростым нравом, слыл эпатажным либералом и тяготился общением с консервативными соседями, часто уезжая во Францию проводить свой досуг в «Мулен Руж».

      Ответив на вопросы, Николай, ошарашенный, слегка шатаясь, вышел из зала суда, не дожидаясь приговора. То, что девушку обвинят, не вызывало у него сомнения. Мысли путались. Пытался найти себе оправдание, что его чувства к Катерине – это совсем другое, светлое, возвышенное. Что он не имеет ничего общего с де Роберти. Но чем больше он об этом думал, тем больше не клеилось.

      Выезжая из Старицы, вспоминая Марью, решил, что не может так поступать с Катериной. «Это не любовь, а пошлость. Неужели я, дворянин, морской офицер, уподобится этой мрази де Роберти и погублю ее, невинную?»

      Так, сам себя не помня, Николай доехал до Дмитрова.

      Разрумянившаяся от мороза Катерина несла воду из колодца. Увидев Николая, подошла и тяжело опустила коромысло с ведрами на дорогу. На улице никого больше не было – после обеда деревня отсыпалась от затянувшегося разговения. Долго молчали, не решаясь посмотреть друг на друга. Николай по дороге из суда готовил целую речь для Катерины, но, увидев ее, не смог выдавить ни слова. Наконец словно очнулся, нащупал в кармане серебряный портсигар с монограммой N.W. и порывисто закурил. Жадно затянувшись несколько раз, прокашлявшись, прохрипел севшим ни с того ни с сего голосом:

      – Вот что, Катерина. Что было – то прошло. Давай забудем это. Не знаю, что случилось со мной. Так неправильно.

      Катерина молчала,