Она и он. Жорж Санд

самому; но ваше безмолвие очень красноречиво, ваши умолчания бросают в жар и ваша чрезмерная осторожность дьявольски привлекательна!

      – В таком случае перестанем встречаться, – сказала Тереза.

      – Почему? Что нам до того, если я проведу несколько бессонных ночей, раз в вашей власти вернуть мне спокойствие?

      – Что я должна для этого сделать?

      – Исполнить мою просьбу: сказать мне, что вы кому-то принадлежите. Я буду считать, что это так, а поскольку я очень горд, я излечусь как по волшебству.

      – А если я скажу вам, что никому не принадлежу, потому что не хочу больше никого любить, этого недостаточно?

      – Нет, я слишком фатоват: я буду верить, что вы можете изменить свое решение.

      Тереза не удержалась от смеха, услышав, с какой готовностью Лоран признается в своих недостатках.

      – Ну хорошо, – сказала она, – выздоравливайте и верните мне дружбу, которой я гордилась, вместо любви, за которую мне бы пришлось краснеть. Я люблю.

      – Этого недостаточно, Тереза: вы должны сказать мне, что принадлежите ему!

      – Иначе вы подумаете, что этот человек – вы, не так ли? Ну, так вот: у меня есть любовник. Вы удовлетворены?

      – Совершенно. И видите, я целую вам руку, чтобы поблагодарить вас за вашу искренность. Довершите благодеяние, скажите, что это Палмер!

      – Не могу, я солгала бы.

      – Тогда… я теряюсь в догадках!

      – Вы его не знаете, его здесь нет…

      – Но он иногда приезжает?

      – Очевидно, приезжает, раз вы подслушали излияния…

      – Благодарю вас, благодарю, Тереза! Теперь я знаю, чего держаться; я знаю, кто вы и кто я, и, чтоб уж быть совсем откровенным, мне кажется, что теперь вы нравитесь мне больше: вы стали женщиной, а были сфинксом. Ах, почему вы не сказали мне раньше!

      – Неужели эта страсть вас так измучила? – насмешливо спросила Тереза.

      – Еще как! Лет через десять я расскажу вам об этом, Тереза, и мы с вами посмеемся.

      – Решено, доброй ночи.

      Лоран лег спать совершенно спокойный и глубоко разочарованный. Он и в самом деле страдал из-за Терезы. Он страстно желал ее, не осмеливаясь даже намекнуть ей на свое чувство. Конечно, это была не совсем настоящая страсть. К ней примешивалось столько же тщеславия, сколько и любопытства. Эта женщина, о которой все ее друзья говорили: «Кого она любит? Я хотел бы, чтобы она любила меня, но она ко всем равнодушна», – представлялась ему идеалом и неудержимо привлекала его. Воображение его загоралось, его самолюбие страдало от того, что он боялся неудачи, почти был уверен в ней.

      Но самолюбие не было исключительной чертой этого молодого человека. По временам он остро и глубоко ощущал высокие понятие блага, добра и истины.

      Это был ангел, если не падший, как столь многие другие, то, во всяком случае, заблудший и больной. Жажда любви сжигала ему сердце, и по сто раз в день он с ужасом спрашивал себя, не слишком ли он злоупотребил уже жизнью и остались ли у него