Другая история. «Периферийная» советская наука о древности. Сергей Крих

бороться далее уже не представилось. «Всемирная история» в том виде, в котором она создавалась, не будет опубликована – война заставила бросить и эту попытку. Богаевский останется в Ленинграде и не переживет блокаду – умрет 11 мая 1942 г., как раз перед тем, как поставки продовольствия и наступающее лето позволят стабилизировать положение жителей города. Дальский эвакуируется, но после войны будет прозябать в должности младшего научного сотрудника в Музее истории религии и атеизма209. Видимо, в послевоенное время он публиковался исключительно по далеким от крито-микенской тематики вопросам210.

      Еще одним неожиданным наблюдением в рассказанной истории является то, что Богаевский, казалось бы, все делал правильно. С точки зрения этапов пройденного пути по вливанию в советскую науку он практически полностью повторил траекторию Струве, которая была безусловно успешной. Некоторые отрезки Богаевский проходил даже удачнее. У него было более опасное прошлое, чем у Струве, и оно толкало его вперед. Он был более последовательным и активным сторонником Марра. Он более ярко и зло расправлялся со всем неугодным. Он быстрее и, кажется, лучше прочитал и научился использовать «классиков» марксизма-ленинизма211. Он тоже отказался от идеи феодализма в древности и рисовал прямой путь истории: от первобытности к рабовладению.

      Почему тогда у него не получилось? Утверждать, что для советской науки было принципиально отнесение Крита и Микен именно к рабовладельческим государствам, у нас нет никаких оснований. Можно было бы сказать, что путь Богаевского был испорчен сотрудничеством с Бухариным и другими репрессированными марксистами. Но ведь и у Струве с этой точки зрения было к чему придраться – вступительное слово к его докладу 1933 г. делал тоже репрессированный А. Г. Пригожин.

      Можно предположить, что в изгнании Богаевского на периферию сыграли роль два обстоятельства. Первое – его слишком откровенный цинизм, который должен был отвращать даже сторонников. Многим приходилось скрывать прошлое и поступать неблаговидно, но немногие выделялись при этом на фоне других. Поражение Богаевского на московском диспуте поэтому могло быть встречено большинством ленинградских историков с искренней радостью. Да, научное сообщество в советский период совсем не было автономным, но репутация все равно имела значение, и поэтому периоды взлетов и падений, даже типологически сходные, имели такие разные последствия для Струве и Богаевского.

      Второе – особенности предложенной Богаевским идеи. При всем значительном сходстве у концепции Богаевского было важное отличие от концепции Струве: она упрощала периодизацию, но усложняла образ эпохи. Для сталинской новой «гражданской» истории, как оказалось, простота образа эпохи была даже важнее линейности периодизации. Первобытность не могла быть с рабами и дворцами, хотя могла повториться. Богаевский ошибочно считал

209

Дальский Андрей Николаевич, младший научный сотрудник. Личное дело // СПФ АРАН. Ф. 221. Оп. 4. Д. 260. Л. 1–3.

210

Дальский А. Н. Наскальные изображения Таджикистана (Древние памятники изобразительного искусста) // Известия Всесоюзного Географического общества. Т. 81. Вып. 2. 1949. С. 183–197; Он же. Наскальные изображения в бассейне реки Зарафшан // Материалы и исследования по археологии СССР. № 15. Труды согдийско-таджикской археологической экспедиции. Т. I. 1946–1947 гг. М.; Л., 1950. С. 232–240. Обе статьи, при наличии минимальных общих замечаний (в первой дана отсылка к «кинетической речи» в теории Марра), являются фактически лишь слегка обработанным археологическим дневником.

211

Выступая в июне 1933 г. в прениях по докладу Струве, Богаевский даже указывал тому, как следовало бы учитывать труды основателей марксизма: Богаевский Б. Л. [Прения] // Известия ГАИМК. М.; Л., 1934. Вып. 77. С. 128.