Норма. Тридцатая любовь Марины. Голубое сало. День опричника. Сахарный Кремль. Владимир Сорокин

поднимает переднюю правую лапу, а молодой Дик просто стоит, поскуливая и натянувшись струной.

      – Стоять! – одними губами говорит Виктор Терентич, осторожно приближаясь к собакам и через мгновение останавливается, выдыхая:

      – Пилль!

      Дик и Мальва бросаются в куст, и он взрывается хлопаньем крыльев: толстая кургузая тетёрка свечой подымается вверх, молодые веером разлетаются прочь.

      Антон ловит одного из молодых на планку ружья, отчетливо видя его ослепительно белые подкрылья, и рвёт спуск.

      Гремят, сливаясь, три выстрела, и через секунду снова три.

      Тетёрка делает кульбит в воздухе и вместе с отстреленным крылом и стайкой вышибленных перьев падает в куст; молодой тетеревёнок после дуплета Антона пропадает в траве; подбитый отцом черныш бессильно планирует в березняк.

      В ушах звенит, дым стелется над поляной.

      Антон разламывает ружьё, вытаскивая гильзы. Курясь дымом, они падают к ногам.

      – Ну вот, ёлочки точёные… – Виктор Терентич быстро перезаряжает и громко захлопывает затвор.

      Отец, улыбаясь и щурясь сквозь пенсне, вытаскивает ножом плотно засевшую гильзу.

      Вдруг собаки поднимают черныша чуть поодаль, ближе к березняку.

      Он летит низом, сочно хлопая тяжёлыми крыльями, сверкая на солнце иссиня-чёрной лирой.

      Антон вскидывает ружьё, чувствуя, что не видит ничего, кроме этих огромных крыльев, и стреляет.

      Гремит его дуплет, слева вторит «Зауэр» Пастухова, но черныш невредимо летит и исчезает в молодых берёзках.

      Отец смеётся, вталкивая патроны в гнёзда. Виктор Терентич качает головой:

      – Да… это вам не мозги пластать…

      И тут же кричит на Мальву:

      – Какого дьявола без стойки! Ну я тебе задам, собака ты эдакая!

      Мальва обиженно машет хвостом.

      – Витюш, это Дик сбаламутил, – поправляет пенсне отец, отправляясь на поиски сбитого черныша.

      – Такого красавца стравили, – сетует Пастухов и с треском влезает в куст, нагибается над тетёркой.

      Антон бежит к своему. Возле тетеревёнка вертится Дик, возбуждённо обнюхивая его.

      – Тубо! – слишком строго прикрикивает возбуждённый Антон, и Дик отходит, часто дыша, вываливает изо рта розовый язык.

      Антон поднимает свой трофей. Птица кажется маленькой по сравнению с той, что была в воздухе. Тёплое тельце ещё содрогается в последних конвульсиях, перебитая лапка нелепо топорщится, на конце клюва и на голове проступает кровь.

      Антон кладет тетеревёнка в ягдташ, перезаряжает и направляется к отцу смотреть черныша. Тот ещё жив и вяло пошевеливает крыльями в отцовских руках.

      Отец прикалывает его ножом через клюв, опускает головой вниз и несёт за ноги, широко шагая, придерживая другой рукой ремень висящего на плече ружья.

      Пастухов тем временем, стоя в середине куста, встряхивает перед собой тетёрку:

      – Толстуха-то, однако… Смотри, Николай!

      – Старка, – кивает