Девушка из разноцветных яблок. Борис Мирза

сменяется портретами современников, а истории большого города – мифами маленького приморского поселка и далекой псковской деревни.

      Парадокс

      Без работы сидел долго и вдруг звонок.

      Звонит какая-то секретарша или продюсерша, – тогда уже было модно всех поголовно делать продюсерами, даже если вчера они столы передвигали. А уж бывших секретарш – тем более.

      Говорит, хочет со мной встретиться главный.

      Я, естественно, обрадовался, а еще больше обрадовалась жена. Видимо, устала донашивать замшевый пиджак, который мне отдал друг, так как сам носил только модные.

      Плюхнулся я в первое попавшееся такси и ломанул в Останкино. Весь отглаженный и прилизанный.

      Еду. Вижу, таксист на меня поглядывает искоса. Изучает. Ну пусть, думаю. Мне сосредоточиться надо перед встречей, чтобы прилизанной прической в грязь не ударить. Но таксист, видимо, считав с моего лица достаточно, начал разговор:

      – На работу?

      – Ну да, можно так сказать.

      – И не тяжело тебе там?

      Я хотел было сказать, что мне не там тяжело, а здесь и дома – смотреть, как жена, собираясь в свой театр на репетицию, отпаривает замшевый пиджак, который на мне видели три поколения ее предшественниц. Но не сказал…

      – Всяко бывает, – говорю.

      Таксист, мужик за пятьдесят, коренастый и такой весь основательный от козырька кепки до массивного живота…

      – Это понятно. – Таксист смотрит на меня иронично. Видимо, из-за врожденной наблюдательности или богатого жизненного опыта он про меня все понял. – Работа тяжелая…

      И не успеваю я согласиться и рассказать, что в редакции «Аналогии преступлений» монтировал фильм трое суток без сна, как таксист добавляет:

      – Конечно. По тебе видно. Ты парень русский, хороший. Тебя в этот улей только кабели таскать и возьмут. Я по лицу вижу.

      – Интересно, – говорю я, – а кого возьмут?

      – Ясное дело, своих. Или этих, с ориентацией, или евреев. Там вообще одни евреи на жирных должностях. Ведь вот, хочу тебе сказать, скользкий народ. Везде, где можно, своих пихают, а русский народ типа тебя притесняют, вот в чем парадокс…

      Я вдруг разозлился.

      – Знаете, – сказал, стараясь быть суровым, – вы это прекратите! Так нельзя! Нельзя вот так вот взять и походя целый народ назвать скользким! Это же мерзко! Гадко! Неправильно! Будете продолжать, я попрошу остановить и выйду.

      Здесь я прибавил матерное слово, которое оказалось к месту и по воздействию перекрыло всю предыдущую речь.

      – Ладно, – сказал таксист. И поправил кепку. – Может, ты и не кабели таскать допустим. Но как-то это не типично…

      – А в кепке ездить в машине – это типично? – спросил я.

      Мужик вдруг захохотал.

      – Парадокс! – изрек он. – Может, она мне нравится. Кепка-то.

      Доехали. Я расплатился и вышел. И не успел сделать два шага в сторону двадцатого подъезда, как услышал крик таксиста:

      – Осторожнее там! Смотри, чтобы тебя не съели. Держи крепко честь русского мужика.

      Я пожал плечами и пошел в улей.

* * *

      В приемной главного меня встретила продюсерша, сидевшая за столом секретарши.

      – Владимир Иванович сейчас будет, – сказала она. – Задерживается. Хотите чаю?

      – Хочу, – говорю.

      А про себя думаю: какое хорошее русское имя у главного. Сам Владимир, а папа Иван. И тут же вижу табличку. На дверях в его кабинет. «ИВАНОВ». Владимир Иванович Иванов. «Что бы ты сказал, мой темный таксист, обуреваемый самым низкопробным антисемитизмом, если бы увидел эту табличку?» – успеваю подумать я, когда сам обладатель русского имени и фамилии входит в приемную.

      – Аааа! – басит он. – Рад, рад. Пойдемте, как следует побеседуем! Начинаем мы интереснейший документальный проект!

      И вот мы с Ивановым В. И. проходим в его кабинет, где он усаживается за огромный, красивый, темного дерева стол, а я пристраиваюсь в удобное кресло для посетителей.

      И первое, что я вижу на этом самом роскошном столе, – флажок, какие крепят на машины к послам. Или ставят на стол консулу.

      Да, на столе стоит флаг.

      И это бело-голубой флаг Израиля.

* * *

      Домой я опять еду на такси. Таксист в этот раз тощий, с какими-то свалявшимися волосами и молчаливый.

      Только в самом конце пути он вдруг спрашивает:

      – А правда, что у вас там чуть ли не половина педики?

      – Не знаю, – говорю я, а сам думаю о другом. – Возможно. Очень правдоподобная версия. Кто нас всех знает?

      Таксист больше не мешает мне думать.

      Думать о том, что, судя по всему, работу я не получу.

      И о том, что замшевый пиджак вполне красивый, хоть и пообтерся на рукавах.

      Вкус рябины

      – Уезжаешь?

      – Уезжаю.

      – Чего