Спаси нас, Господи, от всяких перемен!. Елена Володина

сладкого лука и прозрачно-зелёного, нежного базилика, залитых вязким бальзамическим соусом и оливковым маслом холодного отжима, тоже настоящим, а не с привкусом подсолнечника. Простые желания неизбалованного Иванова, почти уже ставшие реальностью, грели его изнутри.

      Закинув Катю с девочками в дом, мужчины отправились на маленький местный базар. Егора удивляло всё: цены ниже их рыночных, русскоговорящие туристы, встречающиеся повсюду, приятная, негнетущая жара, неразборчивый говор испанцев, вернее, каталонцев. По поводу национального вопроса они с Анатолем, как стал Егор звать друга, проржались после первого же обращения к ним. Бородатый толстячок, продавший им мясистый сладкий перец, походил то ли на грузина, то ли на абхазца.

      – А ещё про наших соседей говорят, что они разобраться в своих корнях не могут: да тут пол-Европы перепахано бывшим османским государством! Так что турки вы все, граждане, турки и есть, – разъяснил Ухов очередному торговцу. Испанец, не поняв ни слова, заулыбался и стал расхваливать свой товар.

      – О, куплю Кате лавандового мыла! – Егор отсчитал мелочь и сунул в мгновенно протянутую руку.

      – Зачем? – не понял Анатолий.

      – Чтобы моли не было в шкафу. Ну, и для запаха.

      – Зачем?

      – Как – зачем? Представляешь, достаёшь зимой дома полотенце, а оно у тебя лавандой пахнет. И сразу вспоминаешь, как классно ты отдыхал летом в Калейе. − Мужчины уже тяпнули по бутылочке пивка. Анатолий задумчиво потёр щёку горлышком бутылки:

      – Ну да… – на его трёх полках в шкафу лежали две пары джинсов, несколько маек, старые, уже узкие в плечах рубахи, обмотанные ненужными теперь галстуками, зимние свитера, ондатровая шапка, носить которую было не с чем, так как ходил он теперь в спортивной куртке и шапке-«петушке». Натягивая её, он видел в зеркале быка с хохолком. Но это было лучше, чем полуистлевшая меховая ушанка. В отдельный ящик шкафа жена складывала его носки и трусы. Мыла, да ещё лавандового, там точно не было.

      С тех пор как Раиса задалась целью любой ценой родить второго ребёнка, про свои обязанности хозяйки она вспоминала только тогда, когда в шкафу заканчивалась чистая одежда, пыль под креслами начинала летать по всему залу, а в кухне орал голодный Анатолий. Для себя женщина не готовила. И от кухарки, бывшей у них когда-то, не могла отвыкнуть, и метаболизм, замедленный возрастом, вылезал на боках жировыми складками. В две тысячи первом Уховой было уже критических тридцать восемь лет, и после родов она планировала незамедлительно заняться диетами и спортом, не теряя времени на вскармливание будущего ребёнка грудью. Любые напоминания о необходимости готовить обед вызывали у беременной если не рвоту, то точно тошноту. Раисе, чтобы выжить, хватало то ложечки тёртого с сахаром фейхоа, то глотка соевого молока, то черенка от сельдерея. А вот Насте, растущему организму, чтобы заглушить голод, ничего не оставалось, как покупать на карманные деньги сладости или выпечку. В Испании без дочери Раиса терроризировала