Вериги любви. Татьяна Батурина

и молодильные яблоки спеют? Где-то там и святые живут, наверное, а жизнь бренную к святости никак не приспособить.

      В первоначально-христианской древности, когда христиан отовсюду изгоняли, когда их казнили, все верующие, по определению, были святыми. Апостол Павел называл христиан «всесветными возмутителями». Как же так: святые – и возмутители? Святые, свет – слова одного происхождения, и правда в том, что возмутились святые против тьмы века земного, против его ветхих порядков, но возмутились «всесветно», то есть освещая светом истины Христовой всю юдоль греха и плача.

      Многие русские тихие бабушки, из последних согбенных сил идущие в храм на Богослужение, в своих семьях тоже являются, наверное, «всесветными возмутителями», потому что они веруют, а домочадцам – недосуг. И молится ночами старая, и плачет о своих ближних, пока не затеплится в юном сердечке внучки свечечка веры. И нет-нет да и заглянет в церковь строптивый сыночек, а потом начинает помогать молодому батюшке по церковному хозяйству. А сноха то цветы в храм отнесет да и простоит до конца службы, то на богомолье засобирается – и вправду ведь съездит! Старой уже и умирать не страшно.

      И увидят люди, вчера еще не умевшие крест положить, что дом их находится не в уютной квартире на третьем этаже, а в храме, олицетворяющем собою незримое пространство между небом и землей, то есть человеческое сердце.

      Апостол Павел еще писал о христианах, что они есть «царственное священство»: «Сами, как живые камни, устрояйте из себя дом духовный, священство святое, чтобы приносить духовные жертвы, благоприятные Богу… вы – род избранный, царственное священство, народ святой» (1 Пет. 2, 5.9).

      Мою первую исповедь принимал митрополит Волгоградский и Камышинский Герман. Это было после телевизионной записи проповеди владыки в его келии в Свято-Духовом монастыре. Накануне мне подарили очень старую икону, и я привезла ее владыке – освятить. Думаю ныне об этом давнем событии и негодую на себя: какая гордыня! Не простой иерей, а непременно правящий архиерей должен освятить для меня икону, и даже сомнений в отказе не было! Владыка, действительно, не отказал, икону освятил, посоветовал только не везти ее домой городским транспортом, дабы не осквернить, и неожиданно спросил, исповедовалась ли я когда-нибудь.

      – Нет, – ответила я, с мучительной ясностью вспомнив, как другой владыка, Пимен, советовал мне не откладывать своего вхождения в литургическую жизнь Церкви.

      – Ну, ничего, – ободрил владыка Герман, видя мое несчастье, – я могу вас исповедать прямо сейчас.

      Прошло много лет, но священный трепет первой исповеди не просто воспоминание, а бесконечно длящееся мгновение, которое я созерцаю как бы одновременно и изнутри, и со стороны. И снова, и снова, словно в замедленной съемке, свершается непостижимое уму таинство исповедания Господу – Самому Господу! – всего того скверного и стыдного, что столько лет томило меня, и мучило, и пригибало к родимой земле, а она терпела.

      С этого времени, сколько ни приезжали мы на видеозаписи владычных