Шенна. Пядар О'Лери

Майре Махонькая. – А говорили, что у Шенны нет веры. Теперь пусть примут это в доказательство!

      – Веры? – спросила вдова. – Я никогда ничего подобного не видывала. Проживи я хоть тысячу лет, не выбросить мне из головы тот взгляд, которым он посмотрел на меня, когда протягивал деньги. «Ради Спасителя», – сказал он, и, когда я на него взглянула, глаза его смотрели как бы сквозь меня, и охватил меня вроде как трепет, да такой, что я тебе и передать не в силах.

      – Послушай, что ты дуришь, – сказала Майре. – С чего это вдруг трепет?

      – Ох, оставь, Майре. Тут такое дело, что если б я взглянула ему в глаза второй раз, то свалилась бы с ног долой, – ответила вдова.

      – Шивон… – начала было Майре.

      – Давай, Майре, – подбодрила вдова.

      – Есть у меня один секрет, – промолвила Майре, и голос и руки ее задрожали.

      – Не робей, Майре, – сказала Шивон. – Уж я сохраню твой секрет, как если б от этого зависело спасение моей души.

      – Я хорошо знаю, что сохранишь, Шивон, но жду я от тебя большего, нежели просто сберечь секрет.

      Она осеклась. Шивон помалкивала.

      – Было в моей жизни такое время, Шивон, – сказала она, – когда я думала, что вовсе не выйду замуж.

      – Не так уж много времени прошло в твоей жизни, – заметила Шивон.

      – Пускай и немного, а последнее время в ней полно горя.

      – Не вижу я тебе особой причины горевать.

      – Сердце мое иссохло от скорби.

      А затем она шепотом заговорила с Шивон, и они еще долгое время шушукались. Когда же нашептались они, Майре пошла домой, а Шивон отправилась спать. Но будьте уверены, ни одна в ту ночь не сомкнула глаз.

      Как же Шивон устала, поднявшись наутро. Хотела было надеть шапку на голову, а сунула в карман. Пожелала надеть башмак на ногу – в очаг положила, будто кусок торфа. Собралась преклонить колени в молитве – не смогла сказать верно ни единого слова, кроме: «Да укрепит меня Господь на правое дело! Да наставят меня Бог и его Пресвятая Мать на правое дело!» Когда Микиль попросил поесть, еда еще не была готова, а когда еду поставили перед ним, та оказалась сварена лишь наполовину. Он не подал виду и съел все, как обычно. «Что-то происходит с моей матерью, – сказал он себе. – Никак не пойму, что на нее нашло? Неужто этот пристав собирается явиться снова?»

      – Матушка, – произнес он. – Что-то тебя печалит. Не может быть, чтоб этот пристав потребовал в тот день еще что-то.

      – Ах! Да нет, Микиль, ни полпенни больше. А со мною ничего, только вот я всю ночь не спала.

      – Лучше тебе, матушка, – сказал Микиль, – сейчас пойти да поспать немного.

      – Плохое это дело – спать посреди дня, – отвечала она. – Лучше перетерпеть уж как получится и спокойно спать ночью.

      Микиль отправился к дому Шенны и приналег там на работу. Не успел сделать и двух стежков, как вошла его мать. Микиль поднял голову и посмотрел на нее. Шенна поднял голову и посмотрел на нее.

      – Шенна, – начала она. – Будь добр, позволь сказать тебе пару слов наедине.

      – Микиль, – сказал Шенна, – если тебе не трудно,