Шенна. Пядар О'Лери

Спасителя, – сказал Шенна.

      – Да вознаградит тебя Спаситель! – воскликнула вдова.

      Но Шенна ушел прежде, чем она успела сказать что-то еще.

      И вот явился пристав. Шляпа на нем белая. Щеки у него. Рожа красная. Нос мясистый. Шея раскормленная. Куртка на нем серая, тонкая, овечьей шерсти. Брюхо толстое. Икры дряблые. В руке крепкая тяжелая терновая палка, и сам он сопит и отдувается.

      – Плата или кров, хозяйка! – сказал он.

      ГОБНАТЬ: Ой, честное слово, Пегь, никогда не видала никого, кто был бы так похож на Шона с Ярмарки!

      ПЕГЬ: А Шон с Ярмарки разве не пристав, Гобнать?

      ГОБНАТЬ: Господи, ну конечно.

      ПЕГЬ: Ну что ж тогда?

      – Плата или кров, хозяйка! – сказал он точно так же, как мог бы Шон с Ярмарки.

      Вдова позвала сына:

      – Вот, Микиль, пересчитай и отдай этому честному человеку.

      У Микиля так глаза и вытаращились, потому что не видел он, как Шенна передал деньги его матери. Выпучил глаза и пристав, поскольку никак не ожидал, что в доме найдется хоть одна серебряная монетка в полпенни. Он забрал плату и пошел своей дорогой, злясь и маясь, потому как в то самое утро это место уже было им обещано кому-то другому за хорошую взятку.

      – Вот, – сказал Шенна, вернувшись домой. – Если ему пришлось порядком потрудиться, чтоб отменить пользу от моего шиллинга, пусть теперь будет еще больше работы – отменить пользу от двадцати фунтов. Пусть это будет дело между Черным Человеком и вдовою.

      Шенна вернулся домой и принялся за дело. Вскоре Микиль вошел следом за ним и тоже склонился над работой. Весь остаток дня никто ни с кем не разговаривал и ничего в мастерской не было слышно, кроме тихого посвиста мастеров, глубокого тяжелого дыхания Шенны, стука молоточков да скрипа продеваемой вощеной нити.

      Когда Микиль вернулся домой в этот вечер, мать рассказала ему, что говорил Шенна, отдавая ей деньги, и как он сказал, что дает их ради Спасителя. Оба они очень удивились, поскольку до этого никогда не думали, что в Шенне есть хоть сколько-нибудь набожности.

      Микиль отправился поболтать с соседями и рассказал все это другим ребятам. Вскоре весть разошлась широко по всей округе. Услышал ее Диармад Седой. Услышал пристав. Услышала Сайв.

      – Отец, – сказала Сайв. – Слышал ты, что вытворил недавно Шенна?

      – Не слышал и слышать не хочу.

      – Вот поди ж ты, отец, мы-то все думали, что он умный-разумный.

      – И что же он такого вытворил? – спросил Диармад.

      – Глупость дремучую вытворил, а такое у него и раньше всегда выходило, – сказала Сайв.

      – И что же за такую глупость дремучую он сделал?

      – А то, – сказала она, – что пошел и отдал сто фунтов денег этому хилому, бледному созданию – матери хромого Микиля.

      – Да ну, Сайв, не верь этому.

      – Ой, ну конечно, отец, тут ни слова лжи. Сам пристав мне это рассказывал. Уж не знаю, где Шенна взял все эти деньги. И потом, что пользы в таких его деньгах, если он думает эдак ими сорить? Хорошо ты сделал, что сорвал сватовство в тот раз. Не пришлось