Паразитарные записки. Иосиф Гальперин

/p>

      В нее вошли рассказы, эссе, драматургические опыты и журналистская конкретика, а объединяет всю эту разнородность моя репортерская привычка видеть детали, ложащиеся в мозаику того, что хочешь сказать. Ну, может быть еще – и лирический подход к письму, который я распространяю не только на стихи. Поэтому я даже назвал свой жанр «психофизическим репортажем». Хотя, конечно, репортаж перетекает часто в мировоззренческие или политические рассуждения, но, думаю, они тоже не заемные.

      Примерно таким я бы хотел видеть и стиль обложки, но настаивать не буду, понимаю, какое это может вызвать у художника сопротивление – ты же моя внучка.

      I

      Рыхлые стенки

      1

      Мне не было и сорока пяти, когда я впервые смирился с хаосом, с энтропией – внутри меня, с биологической неизбежностью, и снаружи – с социальной необратимостью. Всегда раньше, а в последние годы, после 90-го, – особенно, старался противостоять, чувствовал силы, подчиняющиеся принятым решениям и ведущие к выбранным целям. Жизнь мягко поддавалась. А тут наоборот – и личные границы оказались слабы перед напором, несмотря на сложность защитной структуры организма, и основы нового государства, которому я стремился помочь стать цивилизованным, поколебались, и общественная мораль, ради которой я начал борьбу с прошлыми рамками, начала выглядеть смешной.

      Смутные предчувствия появились, когда узнал адрес кремлевской поликлиники, куда надлежало явиться на обязательную диспансеризацию. Третья Фрунзенская, где-то здесь был военкомат, выдавший мне приписное и отправивший потом в Уфу сведения о моей незащищенности, о том, что я ушел с дневного журфака на заочный и меня можно ловить. Тогда-то, двадцать пять лет назад, мать категорически потребовала моего возвращения, хотя в Москве оставалась моя молодая жена, я уже начал печататься и немного зарабатывать. Но конечно, в столице справки о негодности к строевой службе в мирное время, что давало отсрочку до окончания МГУ, мне бы никто не сделал. А в Уфе я легко попал на обследование в неврологию, к знакомому врачу…

      Вот и поликлиника, вот и обязательный теперь для меня обход кабинетов. Стал членом редколлегии главной газеты – будь добр «открыться партии» во всем. «Ваше здоровье – государственная ценность», а я лет семь у врачей не был. Анализы и прочее. Они-то и привели меня в кабинет с двумя крепкими старушками, кто из них врач, а кто медсестра, сразу не скажешь. Посмотрели бумаги и велели явиться завтра, очень ласково.

      Я готов, как вы сказали, все сделал. И добрые старушки указали мне на гинекологическое кресло. Я думал, сейчас какой укол сделают, а то и вообще погрузят в анабиоз, сказал даже, что именно из анестезии приводит меня к отеку Квинки. А они, по-прежнему ласково, сказали: что вы, зачем анестезия?

      Та-ак, примерно представляю. В армии, куда все же попал, довелось случайно ассистировать врачу, к которому мы привезли найденного нами в беспамятстве сержанта Мищенко, загулял он у девок в Балашейке – и отключился. А врач хотел бы узнать, чего это он такого пил, чтобы понять, можно ли его спасти. И вот вводил ему в уретру зонд, а я придерживал место ввода. Мищенко мычал бессознательно, врач достал зондом, куда метил, желтое вместе с красным потекло в лоток, врач сказал: свободен! – я медленно сполз в обморок.

      Здесь уйти не получится, жаль, что я в сознании. Раскинул ноги на подпорки, как женщины все эти пытки выносят? Старушки сноровисто шуруют у меня в паху, с какой-то истовостью, мне показалось. За женщин мстят? Или – нашелся тоже, новый номенклатурщик, а вот так не хочешь?! Интересно, сколько членов ЦК КПСС они перебрали? У членов Политбюро, поди, были другие условия. И другой обслуживающий врачебный персонал…

      Да нет, какая месть, просто профессиональное равнодушие, именно с таким меня двадцать пять лет назад медики заставляли носить других, штатских старушек, поступающих в неврологию с инсультом, а через некоторое время выносить их тела в морг. А кого же еще припрягать к этой работе, как не военкоматского направленца?

      Боль оказалась не главной. Ну подумаешь, несколько дней красил унитаз кровью. Главным был диагноз, точнее, нечто невнятное, но подозрительное, о чем мне сообщили. В общем, стенки мочевого пузыря какие-то рыхлые, не исключено новообразование. И что теперь? А теперь хорошо бы подождать развития и пока отдохнуть, возможно, организму понадобятся силы на долгое лечение. Или на операцию…

      Опять сказалась новая номенклатурность: отправили в дом отдыха на Пицунде. Перешел по наследству от старой главной газеты – «Правды». Правда, раньше и Пицунда была другой, и Абхазия. Слово это я узнал лет в пятнадцать, когда мать с отцом съездили в отпуск. На фото, где им меньше, чем мне в описываемое время, было написано: «Пицунда». Может, место, где они были счастливы, поможет мне?

      «Рыхлые стенки» – я бормотал, глядя на развалины домиков, которые когда-то видел сияющими побелкой и полными ребятни. Мы были с Любой здесь лет через семь после родителей, всего несколько часов, смотрели на причал хрущевской дачи, пили «изабеллу», разглядывали мозаику никому не известного