Мрак тени смертной. Сергей Синякин

вопрос задал штурмфюрер.

      Что было главным в характере Азефа? Природная изворотливость? Ненависть к той и другой стороне человека, стоящего на терминаторе – сумеречной полоске между добром и злом?

      Удивительное дело, но понятия добра и зла менялись в зависимости от взгляда, которого придерживалась исповедующая эти понятия сторона. Проповедуя терроризм, эсеры резко выступали против применения смертной казни к пойманным революционерам. Царские сатрапы, проводя подлую политику в отношении своего народа, были против того, чтобы народ в них за это стрелял и метал бомбы. Человек, оказавшийся в терминаторе, противостоял и тем и другим. Проводя теракты, он мстил одной стороне, но, выдавая участников этих актов, поступал не менее справедливо по отношению к другой. Может быть, главным была именно обособленность позиции? Или главным было то, что он относился к происходящему, как к игре? По сути своей человеческая жизнь напоминает театр, в котором каждый играет предопределенную ему роль. Понятия этики и морали условны, они зависят от ценностей, которым поклоняется общество. Именно поэтому Азеф не воспринимал тех, кто считал стыд вечной категорией, существующей в мире независимо от природы. Мир блефовал, у него на руках была слабая карта. Почему должен был открывать карты Азеф?

      – Я не задумывался об этом, – сказал Евно. – Мир был жесток, и я просто пытался в нем выжить.

      – И это тебе едва не удалось, – без усмешки сказал немец. – Старайся, Раскин, у тебя еще остается шанс умереть от старости.

      Он посидел, постукивая сухими длинными пальцами с ухоженными ногтями по черепной кости.

      – Как там, у Шекспира? – спросил он. – Бедный Йорик… Когда-то он носил меня на своих плечах…

      – Довольно вольное переложение Шекспира, – криво усмехнулся Евно Азеф.

      – Дело не в словах этого англосакса, – отмахнулся штурмфюрер. – Придумать Гамлету монолог он мог бы и поумнее. Древние источники говорят, что Голгофа скрывает в своих недрах череп первого человека – Адама Кадмона. Христианский Бог принял страдание там, где был зарыт первородный грех. Тебе не кажется, что Бог слишком склонен к эффектам? Но если мы это прощаем Ему, то почему не быть немножечко позером человеку, ведь это простительно, человек – всего лишь плохая копия своего всемогущего создателя. Верно?

      – Не знаю, – сказал Азеф. – Я не успеваю бежать за вашей мыслью, господин штурмфюрер! Философия – плохое занятие для голодного человека, еще опыт Греции и Рима учит нас, что философствовать хорошо на полный желудок, философствовать натощак – просто опасно.

      – Да, да, – согласно кивнул фон Пиллад. – Я сам должен был подумать об этом. Сейчас тебе принесут поесть.

      Он позвонил.

      Высокий темнолицый и оттого кажущийся хмурым рядовой эсэсовец выслушал приказ штурмфюрера и принес судки, в котором еще дымились горячие блюда. Азеф с некоторой опаской принялся за еду. После каждой ложки супа он застывал и прислушивался к своему организму, который на внезапную сытность мог отреагировать