Фатум. Том второй. Кровь на шпорах. Андрей Леонардович Воронов-Оренбургский

взятыми в долг; щеки надулись, будто он держал во рту пару куриных яиц. Антонио тут же приосанился, напустив на себя пинту-другую важности, рука браво откинула за плечо по-лосатое серапе, где за широким ремнем был заткнут пугающих размеров хлеборез. Брызгая слюной, он проорал что-то жене и плюхнулся в толчею навстречу важному гостю.

      Дон едва заметно кивнул головой слуге, и Мигель занялся поисками свободного стола. Гонсалесы с двух сторон закрыли своими плечами господина, хмуро оглядывая переполненный зал: не надо ли кому вложить ума. А наступающую ночь продолжали стеречь веселье и танцы. Они подгоняли ее, заблудшую и одинокую, к вратам зари бичами агуардьенте и шпорами хохота. И в каждом бое сердец и гитарных струн, в каждом повороте голов и ударе каблука был свой потаенный мир: оскома страданий и неразделенный груз любовных мук, вкус голода на обветренных губах и соль жажды, горечь обид и побеги надежды, умоляющий крик и бесстыжие стоны любви…

      Тереза теперь танцевала румбу, раскачивая бедрами, и грудь ее колыхалась как волны. Голос звучал свежо и стра-стно:

      Хочу быть вольной чайкой в небесах,

      Хочу летать в просторе над волною!

      А в клетке чайка гибнет на глазах,

      Пусть будет клетка даже золотою!

      Грянул дружный выкрик, и сотня каблуков единым грохотом сотрясла пол.

      Тереза, слегка опьяневшая и возбужденная, под треск кастаньет и маракасов проигрыша прошла туда-сюда, презрительно стряхивая оголенными плечами мужские взгляды. Сеньорита подхватила пышный подол и, сверкнув глазами, в два счета запрыгнула на стол. Кружки с бутылками полетели из-под ее туфель, а голос вновь зазвучал среди вина и дыма:

      Когда алмазы звезд блестят во тьме,

      Когда пришла прохлада,

      Когда уснули чайки на волне,

      О, как мне верить надо:

      Что сердце друга в тишине ночной

      В груди, как птица раненая, бьется!

      Что не найдет его душа покой,

      Пока дорога наша не сольется!

      − Почтенные гранды! Если я вижу вас с оружием в это время и здесь… Ой, сеньоры, чтоб мне висеть на суку, не желуди вы сюда приехали собирать! − Початок с радостью заключил перчатку майора в свои ладони.− Тысячу извинений и фургон покаяния. Спустите старику Муньосу его слепые глаза и глухие уши. Сильвилла! Прошу любить и жаловать − вот они, Четыре всадника Апокалипсиса! Скорее усади благородных сеньоров и угости их лучшим, что у нас есть!

      Жирная холка Сильвиллы мелькнула за пестревшим бутылками и всякой снедью прилавком. Бросая искоса настороженные взгляды на усевшихся у очага путников, она поставила перед ними единственное в доме столовое серебро.

      − Божество мое,− проникновенно, так, чтоб слышали гости, обратился Антонио к жене.− Сегодня у нас празд-ник! Нашу скромную обитель облагодетельствовали такие люди!.. А посему,− Початок скорбно закатил глаза,− я приказываю тебе, жена моя, принести из погреба лучшие вина, зажарить четырех каплунов и раздобыть и подать орехового масла с хрустящей мокекой.

      Антонио