Эксперимент «Исола». Оса Авдич

словно обнаружила внутри себя депозит, который до сей поры оставался нетронутым, а суммы на нем лежали громадные. Я делала вещи, которые раньше считала для себя неподъемными, снимала со своего внутреннего счета сумму за суммой – и слишком поздно поняла, какова цена этой расточительности. Но в те дни у меня просто не было времени для раздумий. Значение имел только результат. И я, и другие продолжали работать, мы урабатывались до того, что в глазах двоилось, – и вдруг обнаружили, что издалека на нас смотрят, как на героев. К нам потянулись журналисты, они задавали вопросы и уезжали в бронированных машинах. Иногда ненадежная почта доставляла газеты, в которых мы читали о наших же беспримерных деяниях, и какими нелепыми казались хвалебные слова, когда мы, стоя по колено в грязи, пытались объяснить людям, почему нет еды и почему мы не можем помочь им. Но все продолжалось. Нас награждали знаками отличия, на нас обращала внимание пресса. Моего юного шефа перевели с повышением в другой отдел, сама я становилась знаменитостью. Каждая моя поездка домой оказывалась хуже предыдущей. Меня приглашали участвовать в теле- и радиопередачах, сначала в качестве эксперта по Кызылкуму, потом интерес ведущих распространился на мою собственную персону. Один из двух государственных новостных порталов объявил меня “героем Союза”. Я получала приглашения – готовить еду со звездными телеповарами, позволять именитым дизайнерам уродовать мою гостиную, оказаться в кадрах трансляций с торжественных концертов и партийных мероприятий, пройти по красной ковровой дорожке. Я всегда отказывалась. Быть кем-то, кого все знают, оказалось страшно, и с каким облегчением я уезжала назад, в катастрофу, хотя теперь это выглядит странно.

      Наконец я поняла: больше так продолжаться не может. Естественно. По многим причинам. Если трещина пошла, то она пошла до самого основания. Через два года после того, как я впервые приехала в Кызылкум, мне приказали завершить миссию и покинуть эту землю навсегда. Домой я вернулась в жутком состоянии. Первые два месяца я приходила в себя в закрытом отделении больницы для ветеранов. Потом меня перевели в специализированное реабилитационное отделение, затем потихоньку выписали, и я вернулась домой, к своей семье и своей бумажной работе в министерстве. Тогда и пришли печаль, ощущение бессмысленности и стыд. Теперь я снова была дома, в безопасной стране, в комфортном жилище, рядом с полным холодильником. А те люди остались в Кызылкуме, и я чувствовала себя так, будто предала их, так или иначе, но предала. Когда-то давно я читала в книжке, как те, кто пережил катастрофу, страдают от ужасного чувства вины, от того, что остались живы, и это казалось нелепым. Но теперь, после Кызылкума, это чувство стало мне понятно. На моей стороне словно не было истины. То ли что-то где-то стало неправильно, то ли я схалтурила? Когда я только-только вернулась на родину и лежала в больнице, у меня было одно желание: спать. Но потом я прошла все этапы реабилитации, меня выписали, я снова оказалась в повседневности – и начались