Доктор Постников. Владимир Яковлевич Сназин

Феврония в лечении князя использовала обыкновенное знахарство, которое на Руси практиковалось повсеместно. Знахарство не связано с нечистой силой, знахари лечат травами, а травы от Бога. Поэтому, по мнению Василия Тимофеевича, Феврония в закваску с медом добавила какую-то лечебную траву, о которой в книге забыли написать.

      – Вон, доктора-иноземцы, что в Немецкой слободе живут, они на своих аптекарских огородах, что за Мясницкими воротами разбиты – кстати, недалеко от нас, – каких только лечебных трав не выращивают. А в аптеке лекарства из этих трав как называются? – Пластыри, мази, капли, примочки да еще бог знает как. О травах же, из которых они сделаны, на склянке нет ни слова. Ты вот говоришь московские калеки.… А кто, по-твоему, должен их лечить? Да неужто царь-батюшка об них должен озаботиться? Нет, – с протяжкой сказал старший Постников, – сами голубы должны о себе подумать. Пусть идут и собирают нужные травы, делают настойки, готовят различные примочки и сами же себя исцеляют.

      Петру тут же припомнился случай с Миколой…

      – А если они не знают лечебных трав и не умеют готовить снадобье? – робко спросил он.

      – Пусть чаще молятся и взывают к Господу. Господь милостив, глядишь, и ниспошлет убогому свою благодать. Кстати, Петя, – подозрительно взглянув на сына, проговорил Василий Тимофеевич, – скажи, почему тебя так заинтересовала какая-то Феврония, избавившая князя от какой-то хворобы, да еще калеки на паперти, о которых нужно позаботиться… Подозрительно это все. Что ты задумал, сын?

      Петр засмущался под пристальным взглядом отца и, собравшись с духом, рассказал ему… о щенках.

      – А-х вот оно что! – воскликнул Василий Тимофеевич и улыбнулся. – Так тебя, я вижу, не столько сами щенки заботят, сколько лекарское дело увлекло – сказал он и еще раз вопросительно посмотрел на сына. Петр засмущался и виновато опустил глаза. – И давно ты медициной интересуешься?

      – Давно тятенька. Со дня, как Микола себе руку поранил.

      – И когда же это было? – спросил старший Постников, нахмурив брови.

      – На мои девятые именины. Он для меня в этот день коня из чурбана вырезал.

      – А почему ты мне тогда об этом не сказал?

      – Опасался твоего гнева.

      – За что? – удивленно спросил отец.

      – За то, что я помогал Миколе перевязывать рану.

      – Что?! – вскричал Василий Тимофеевич и вскочил со стула. – Сын дьяка прислуживал своему холопу! Да где это видано…

      – Но ты же не будешь нас за это наказывать, тятенька? Микола один бы не справился, он очень глубоко порезал руку.

      – Ну, хорошо, – смягчился старший Постников, – поведай мне эту историю.

      И Петр рассказал отцу о происшествии шестилетней давности, когда он первый раз увидел настоящую кровь, как сам вызвался помогать Миколе перевязывать рану и выполнять все указания холопа. И только страх вызвать родительский гнев мешал ему признаться в этом. Удивлению