Золотое колечко на границе тьмы. Владислав Крапивин

визг. Эдькины пальцы разжались. Я завалился на бок и видел, как Галка с лицом, перекошенным от визга, лупит Рюху кулачками по плечам и по башке. Тот закрыл голову. Отскочил.

      – Психованная, да? Чё сорвалась?

      – Гад! Ты ему руку сломал! Ты за это… в тюрьму!

      – Сама такая! – заорал в ответ Эдька. – Это твой папочка в тюрьме сидит! Спекулянт!

      Раздался новый визг – Лилькин. И теперь они уже с Галкой вдвоем набросились на Эдьку – с бешенством диких кошек. И грозный Эдик Рюхин был бит двумя рассвирепевшими девчонками на глазах у всего честного народа. Так бит, что с ревом ударился в бега.

      Вмиг рухнула мощь и слава диктатора. А меня подняли и повели на свое крыльцо, как раненного героя. Ласково уговаривали потерпеть. И я терпел, только брызги сами летели с ресниц.

      Рука, к счастью, оказалась не сломана и даже не вывихнута. Правда, до вечера болели плечо и локоть, но, конечно же, сильнее боли было чувство гордой победы. Выдержал, не сдался! Я чувствовал, что теперь, пожалуй, смогу наконец смотреть на Володьку без внутренней робости, как равный.

      Победная радость так заполняла меня, что все остальное казалось неважным. И я без особого волнения услышал вечером от мамы:

      – Послезавтра наконец мы переедем. Контора Артура Сергеевича уже подписала все документы, и заведующий обещал дать грузовик.

      Ну что же, переедем так переедем. Немного грустно расставаться с Галкой и Лилькой и – главное – с Володькой. Но ведь не в другой же город уезжаем, в конце концов. Зато станем жить по-человечески, а не в этой тесноте…

      На следующий день в школьном коридоре я отозвал в уголок Серегу Тонкошеева.

      – Вот… Возьми свою деньгу.

      Круглое Серегино лицо даже поглупело от удивления.

      – Откуда она?

      – От верблюда… – вздохнул я. —

      – Значит… это ты тогда ее увел?

      – А кто? Прасковья, что ли? Здорово я тебя обдурил! В кармане дырка, вот она в эту дырку и туда… – Я тряхнул мешковатой штаниной.

      Серега подумал, помигал. Потом посмеялся:

      – Хитрый ты. А я тебе поверил.

      – Ты это… не злись на меня. Вот она, забирай…

      – Да я не злюсь, – Серега взял монету, повертел в толстых пальцах. – А с чего это ты? Ну, сперва стянул, а теперь…

      – Так… Потому что скоро уеду. В другую школу пойду. А мы с тобой… ну, все же два года в одном классе. Хоть не на одной парте, а все равно почти рядом.

      Серега кивнул: понятно, мол. Подумал. И протянул монету обратно.

      – Бери насовсем.

      – Правда?

      – Ага. Мне она по фигу, я ее тогда случайно… нашел. А тебе… ну, вроде как память.

      Вскоре мы переехали на улицу Нагорную. Это было далеко от Смоленской. И прежняя жизнь отодвинулась, стала казаться давней. Заслонили ее другой дом, большая школа-семилетка, новые знакомства.

      И оказалось, что даже для большой дружбы расстояния ставят барьер.

      Конечно, я часто вспоминал Володьку и даже раза два приходил к нему. И мы были рады друг другу. Но сам он у меня на Нагорной ни разу не появился. А время бежало быстро. И постепенно мы стали