Капканчики. Домыслы и враки вокруг приключений Бениовского. Вадим Геннадьевич Шильцын

попросил чернил, кои, к удивлению, нашлись в крестьянском доме, и пока хозяйка накрывала на стол, успел черкнуть в дневник несколько ругательств. Так уж был устроен его школярский порядок – пока не изложит мысль на бумагу, не успокоится. Начало приветствия к родной земле было написано загодя, и Бениовский думал завершить его как-то достойно и торжественно, но встреча с кузенами повлияла на почерк, стиль и сам смысл путевых заметок.

      Тут подали еду. Борис стал расспрашивать о войне и отвлёк юношу от писанины. Пока Морица отогревали да потчевали, Дамек несколько раз убегал и приводил мужиков из соседских дворов, рассказывая каждому обстоятельства встречи с Бениовским.

      Соседу Мирославу, которого он привёл первым, Дамек поведал по дороге: «Иду это я, и вижу, стоит спиной ко мне наш покойный пан. Согнулся так вот и руками чего-то шурудит. Думаю – восстал из мёртвых, чтобы покарать супостатов. Поближе подхожу, а он пистолет заряжает! Сам бледный, губы синие. Пригляделся – а это не он! Это Мориц так вымахал, что стал похож на отца! Точная копия! А вокруг-то холодно, вот он, видать, и подмёрз. Говорит мне: „Сейчас всех убью! Пришёл судный день!“ – я вслушался, и правда, высоко в небеси труба Гавриила звучит. Вот вам, думаю, и второе пришествие!»

      Повторять историю без вариаций Дамеку было скучно, поэтому для соседа Кажимира она видоизменилась: «Иду я мимо панского дома, где поселились эти два упыря, и вдруг слышу – звон тихий нисходит с небес. Знамение что ли какое? И точно! Налетела пурга, вихри снежные поднялись. Как всё схлынет, так прямо из вихрей выезжает на коне молодой пан. В обеих руках по пистолету! Лицо бледное, как у покойного, и говорит загробным голосом: «Дамек, ты помнишь, как в детстве нас Кажимир на огороде поймал? Наступает час расплаты! Я ему голову меж колен зажму, а ты с него штаны сдёрнешь, и настегаешь ремнём, как он тебе тогда…»

      Получив от рукастого Кажимира затрещину, Дамек отправлялся за Мареком, и сообщил ему попутно ещё более замысловатую информацию: «Батька мой как Морица увидал, так и рухнул на колени, и все мужики рухнули, но не по своей воле, а потому, что их сам чёрт под колени толкал. Вот, до какой степени Мориц похож на своего покойного папеньку, только помоложе и поживей, само собой разумеется, и наряд на нём точно такой же, офицерский, и сам он, сразу видать, только что с войны. В обеих руках пистолеты, глаз один прищурен и хромает на левую ногу.

      Ему сама императрица, на свои именины в Шенбурне, вручила награду за героическое ранение и сказала: «Был у нас один Бениовский, а теперь есть другой, такой же, как тот, но в тыщу раз лучше! Коли такие люди служат Австрийской короне, то вся империя может жить с уверенностью в завтрашнем дне!» – и потом она расплакалась, и они обнялись, и поцеловались в сахарные уста, и Мария Терезия даже высказала сожаление, что старовата возрастом, да и вообще замужем за Францем первым, будь он неладен, а то бы непременно вышла за нашего Морица…»