На далёкой планете. Валентин Беляков

за ней.

      Маяк оказался в совсем запущенном состоянии: межэтажные перекрытия обвалились, оставив лишь редкие брёвна, торчащие кое-где из каменных стен как гнилые почерневшие зубы. По сути это был только внешний скелет маяка, словно раковина моллюска или панцирь краба. Но Сэм всё равно взобралась на него – настолько высоко, насколько вообще возможно – несмотря на разбитые коленки и ободранные пальцы. Она выглядела максимально довольной. Я, как ни странно, тоже не был разочарован прогулкой. Сэм попыталась приобщить меня к своему миру, пусть и такими эксцентричными способами. Она и вправду не умеет тормозить…

      Я всё ещё стоял у дверей, задумчиво сжимая в руках записку, когда спиной почувствовал её присутствие.

      – И что это за хрень? – устало спросил я.

      – Эпиграмма, – победоносно заявила она.

      – Какая, на хрен, эпиграмма?! – это было настолько глупо, что даже не смешно.

      – Прошу, не разводите драму. Поймите, оскорбленья в прозе разят не глубже чем занозы. Они присущи лишь задротам, как Вы, плебеям, идиотам, что так убоги и скучны.

      Я был сбит с толку, но всего на несколько секунд. Так значит, это война. Ну, хорошо же!

      – Как низко с Вашей стороны! – зарифмовал я, – и столь же плоско… Прям как Вы!

      – Всё. Не сносить Вам головы! – запальчиво ответила она. Я не знаю, почему мы внезапно перешли на «Вы», и долго ли будет продолжаться эта импровизированная пьеса, но отказываться от словесной дуэли было уже поздно. Как раз в это время горничная бальзаковского возраста сообщила нам, что ужин уже подан. Озадаченно оглядев нас обоих, она спросила, всё ли у нас в порядке, и как прошёл наш день.

      – Приятных впечатлений бездна. Убейтесь, будьте так любезны, – выпалила Сэм, обращаясь скорее ко мне. Так мы и спустились в столовую, продолжая пререкаться. Иногда ответ рождался сам собой, но чаще его приходилось сочинять по несколько минут, так что диалог шёл с задержками, во время которых мы успевали даже немного поесть, не переставая, впрочем, сверлить друг друга яростным взглядом.

      – Какая гневная тирада! Сарказм порой не лучше яда, – театрально вздохнул я.

      – Вам за мудачество награда.

      – Весьма обидно.

      – Как я рада! Я… – она напряженно задумалась, и я поспешил воспользоваться этим:

      – Ну же, завершите строчку! Нельзя же здесь поставить точку, обречь её на увяданье, как все другие начинанья.

      – Уж лучше не закончить что-то, чем быть…

      – Изнеженной свинотой?

      – …Чем быть бездейственной амёбой, с позором выгнанной с учёбы!

      Мы явно задели друг друга за живое данными необдуманными выпадами. Бедный господин Бертольд недоумённо переводил взгляд с меня на Сэм и обратно.

      – Сестрёнка, Вы…

      – Братишка, ВЫ…

      – Мне жаль, что я Ваш брат!

      – Увы! И мне не льстит родство с плебеем. Я от презренья цепенею, заслышав только глосс Ваш! Пойду, пожалуй… –