Лимонник. По материалам израильских литературных вечеринок. Выпуск 3. Хелен Лимонова

овывал меня. Дикий, неосознанный крик рвался из груди и никак не мог вырваться наружу. Чья-то тёплая рука прошлась по волосам, остановилась на пылающем лбу.

      – Ну, чего испужался? – раздался тихий с хрипотцой голос.

      Я робко открыл глаза. У моей кровати сидел бодренький старичок с хитрыми искорками в глазах и улыбался. Драгоценностей у меня не было. Так что на этот счёт я мог быть спокоен. Мои новые из бутика джинсы были ему явно не по размеру, да и ни к чему. И я слегка успокоился под его не агрессивным, с прищуром, взглядом.

      – В… Вы кто? – наконец выдавил я.

      – Хозяин я тутошний. Домушником по-вашему кличут. Чего напрягся? Я вообще тихий. Управдом по-вашему. Домовым ещё кличут.

      Я задрожал как осиновый лист, хотя почему-то возникли ассоциации именно с колом. Который… которым… Может, я свихнулся? Работы в предновогодний период было много.

      – Ты не шебушись, не шебушись, – успокаивал он меня. – Я не это, не галлюцинация. НТР принимаю и кое-какую литературку почитываю. По ночам, правда, – вот зреньице и пошаливает малость. Я тебя сначала за старую деву из тринадцатой квартиры принял. Я её иногда посещаю. Ну, это как, значит, дух святой. Пошалить немного хочется. Ты уж извини, ежели что не так, когда я тебя по голове погладил.

      Тут я припомнил, что книги, оставленные для чтива на ночь, к утру оказывались не на своих местах, а компьютер по непонятной причине открывался на эротических сайтах. И теперь попытался связать эти странные факты.

      – Хреново тебе, знаю. Умаялся, – сочувственно закивал головой домовой. – Люб ты мне. Обычай блюдёшь. Кошечку держишь.

      Он посмотрел на свёрнутого калачом «жлоба», так звали моего кота.

      – А другие повышвыривали. Вонища им, видишь ли, мешает. Песок чаще менять нужно. Ты уж извини, побеспокоил, поговорить хочется. Домик наш сносят. Так что бомжевать пойду. Нашего брата сейчас бездомного много. Некоторые балуют, под привидения работают, или этих, ну… полтергейстов. Да… Но это молодняк. Которым и пятисот нет. А нам бы… Ты выпить хочешь?

      Я сидел в кровати и тупо смотрел на неожиданного ночного гостя.

      – Вообще-то пить плохо, – изрёк он. – Да уж ноет больно.

      – У меня нет. Я к другу всё отнёс. У него Новый год встречаем.

      – Да знаю я. Я к Савичу слетаю. У него за шкафом от жены спрятано. Я мигом.

      Домовой растворился в стене, затем высунул озабоченную физиономию:

      – Ты это, денежку дай. Он за бесплатно не хочет, а воровать вроде неудобно.

      – Так дал бы ему.

      – Так у меня деньги-то мистические, – сконфуженно прохрипел домовой. – Я ему так и сказал; он мне: «Я тебя, зелёный змий, с твоей мистикой так расфрантычу, что и полицию звать не придётся». Ты уж, мил человек, денежку мирскую-то дай.

      Я потянулся к брюкам и, вынув измятые бумажки, отдал собеседнику.

      – Я мигом, – подмигнул он мне шалым глазом.

      Через пару минут он действительно явился с бидоном, в котором что-то противно пахло.

      – Вот, раздобыл, – радостно сообщил он.

      – Слушайте, а как это вы сквозь стены? – робко поинтересовался я.

      – А, – махнул лохматой лапой домовой, – сызмальства обучен.

      – Так значит, вы всё, что в доме делается, видите?

      – Точно, – домовой ноздрями блаженно втягивал омерзительный запах, идущий из бидона.

      Любопытство разобрало меня.

      – Слушайте, а что сосед справа от меня сейчас делает?

      – А, этот… – домовой отхлебнул. – Ох, амброзия. Этот-то думает, куда левые бабки прятать от налоговой. Всё равно посадют.

      – А слева?

      Домовой плутовато прищурился.

      – Семейную жизнь не обсуждаю. Профессиональная этика. Пить будешь?

      Я содрогнулся.

      – Лучше закурю.

      – Валяй. Эх, – опять запричитал он, – сносить будут. Разбежитесь вы все, сироточки мои, – прогнусавил он, отхлёбывая из бидона изрядный глоток. – Ты бы вот из 25-й врача пригласил с нами посидеть. Не спит он, ёлку наряжает. Уже пять игрушек разбил. Психиатр. Прощальные ведь посиделки устраиваю. Я его, правда, раз чуть до хи-хи не довёл. Чтоб меня мистикой не обзывал. Но кто старое помянет… Но я думаю, он зла не помнит. Поспорили бы насчёт мистики. Сходи за ним, а?

      – Неудобно. Ночь всё же. Что он подумает?

      – Ты уж старика уважь, сердечный. Сиротой ведь остаюсь. Беспризорным по свету скитаться… – гнусаво затянул он.

      – Ладно, – проклиная себя, что вечно попадаю в истории из-за своей мягкотелости, я надел джинсы и вышел из квартиры.

      Дзинь! В вымершем подъезде оглушительно рявкнул звонок. Щёлкнул замок. Сквозь массивную дверную цепочку на меня испуганно моргало лицо психиатра Льва Борисовича. Наконец он меня узнал.

      – Вам чего, любезный?

      – Извините, что в такое время… Дело, видите ли, в том…

      – Ну-с?

      – Вы