Аскетические опыты. Том 1. Святитель Игнатий (Брянчанинов)

Слезы, проливаемые о грехах, сначала бывают горьки, изливаются при болезни и томлении духа, которые дух сообщает телу. Мало-помалу начинает соединяться со слезами утешение, состоящее в особенном спокойствии, в ощущении кротости и смирения; вместе с этим слезы, соразмерно и сообразно доставляемому утешению, сами изменяются, утрачивают в значительной степени горечь, истекают безболезненно или с меньшею болезнью. Сначала они бывают скудны и приходят редко;

      потом мало-помалу начинают приходить чаще и становятся обильнее. Когда же дар слезный усилится в нас Божиею милостью: тогда укрощается внутренняя борьба, утихают помыслы, начинает действовать в особенном развитии умная молитва или молитва духа, насыщая и увеселяя внутреннего человека. Тогда снимается покрывало страстей с ума, и открывается ему таинственное учение Христово. Тогда слезы претворяются из горьких в сладостные. Тогда прозябает в сердце духовное утешение, которому ничего нет подобного между радостями земными и которое известно только упражняющимся в молитвенном плаче и имеющим дар слез³³⁸. Тогда сбывается обетование Господа: Блаженни плачу ищи, яко тии утешатся³³⁹. Тогда приветствует себя подвижник по внушению и удостоверению Святого Духа: храняй младенцы Господь: смирихся, и спасе мя. Обратися душа моя в покой твой, яко Господь благодействова тя: яко изъят душу мою от смерти, очи мои от слез, и нозе мои от поползновения³⁴⁰ Тогда подвижник, усматривая бессилие над собою греховных помыслов и ощущений, тщетно усиливающихся подчинить его своему влиянию, дерзновенно говорит им: Отступите от мене ecu, делающие беззаконие, яко услыша Господь глас плача моего. Услыша Господь моление мое, Господь молитву мою прият³⁴¹.

      Живописно изображается в Плаче святого пророка Иеремии душевное состояние инока, узревшего падение естества человеческого, не обманываемого обольщеньями преходящего мира, но всецело устремившего взоры души на это падение и предавшегося в глубоком уединении глубокому плачу³⁴². И бысть, говорит Писание, повнегда в плен отведен бе Израиль, и Иерусалим опустошен бяше, сяде Иеремия пророк плачущ, и рыдаше рыданием над Иерусалимом³⁴³. Все пособия для Иерусалима истощены, и все уже тщетны: осталось одно рыдание о нем. Пророк вещал ему некогда, вещал неумолкаемо пророческое слово; теперь некому уже слышать этого слова; не только нет людей – нет и зданий; остались одни развалины: на них могут раздаваться одни рыдания. Никому не понятны эти рыдания, и нет нужды заботиться, чтобы они были понятны кому-либо. Ими пророк выражает невыразимо тяжкую скорбь свою; они раздаются по пустыне из развалин; им внемлет с Неба Бог. Какое положение пророка! Он один на обширных развалинах города; он один – живой среди бесчисленных, мертвых знамений и свидетельств минувшей жизни; он один – живой среди области смерти. Как живой, он подает голос скорби о утрате жизни; он призывает эту жизнь возвратиться в оставленное ею жилище, снова заменить собою страшную, не чувствующую