В храме Солнца деревья золотые. Наталья Солнцева

Они до сих пор пытаются облечь старый манекен в новые одежды.

      – Ну и сравнения у тебя…

      – Стараюсь, – улыбнулся Марат. – Если я перестану быть интересным, ты откажешься со мной встречаться. А я уже привык к тебе.

      – Серьезно?

      – Еще как.

      Калитин не лгал. Его в самом деле все сильнее тянуло к ней. Сначала они виделись раз-два в месяц, потом каждую неделю, потом… Марату уже и этого казалось мало. Закревская не старалась произвести на него впечатление как на мужчину, – не кокетничала, не заигрывала с ним. Она вообще не придавала значения личному обаянию и вела себя естественно, приводя этим Марата в восторг. Женские уловки, дурацкие капризы, пустая болтовня и жеманные манеры со временем начали раздражать его. Ангелина оказалась приятным исключением. Она была умна без занудства и приятна без ухищрений. Это редкое сочетание в женщине очаровало Калитина сильнее, чем он ожидал. К тому же Закревская не помышляла о замужестве, и это придавало отношениям с ней свободу и легкость.

      – Знаешь, Калитин, – засмеялась она, – ты начинаешь мне нравиться. Это опасно.

      – Почему?

      Она уклончиво повела плечами.

      – Вдруг меня угораздит влюбиться… столько сразу возникнет лишних сложностей. И вообще… нам такое ни к чему.

      – За меня попрошу не расписываться, – улыбнулся Марат.

      – Налей мне еще коньяка, – сказала она.

      Они снова выпили. В зале стало шумно, жарко засияли люстры. У Ангелины Львовны кружилась голова.

      – Боюсь, тебе придется выносить меня отсюда… – пошутила она.

      – Неужели? С превеликим нашим удовольствием.

      Ей было хорошо сидеть напротив Марата, пить коньяк и смеяться.

      – Расскажи мне что-нибудь о своих новых достижениях.

      – Какие там достижения? – вяло махнула рукой Закревская. – Чем дольше я работаю, тем чаще становлюсь в тупик. Я уже начинаю думать, что взялась не за свое дело. Надо было выбрать специализацию педиатра или стоматолога. По крайней мере там существует хоть какая-то определенность. А психика… такие дебри! Человек внутри себя непредсказуем и сложен. Это даже не темный лабиринт, это… бездны непроницаемые.

      – Ну, не преувеличивай. Такие уж и бездны! По-моему, некоторые люди читаемы, как театральная афиша.

      – Вот именно, что некоторые. И читаемы вовсе не они, а то, что они тебе показывают.

      Калитин задумался. Коньяк спутал его мысли, а близость докторши вызывала странные желания, отличные от философских выкладок. Он внутренне встряхнулся и попытался собраться. Нет, говорить сейчас о психотерапии не хотелось. Тянуло на что-то романтическое, безрассудное, но… сам же спросил о «новых достижениях»? Придется держать марку.

      – Ты Ревина знаешь? – вдруг сменила тему Закревская. – Даниила Петровича?

      – Данила Ревин? Что-то припоминаю. По-моему, известный в прошлом альпинист. Я тоже немного увлекался скалолазанием, но дальше учебных походов дело не пошло.

      – Есть что-то, чем ты не увлекался?

      Марат