Мрачная игра. Исповедь Создателя. Сергей Саканский

Часть мебели мать продала, – сказал я, включаясь в игру, – часть переставила.

      – Неужели?

      – Да, представь. Платяной шкаф, который раньше стоял у южной стены, теперь перекочевал на северную. Книжный отодвинулся в противоположный угол, рядом с ним – кресло.

      – А кровать?

      – Кровать развернулась на девяносто градусов, боком к окну.

      – Что ж, теперь утреннее солнце не будет светить тебе в глаза, и ты сможешь просыпаться, когда захочешь…

      Мы помолчали. Я пригубил кофе, культивируя паузу.

      – Хороший кофе? – спросила Полина.

      – Понятия не имею. Возьми и попробуй сама.

      – Послушай, Сергеич, перестань морочить мне голову. К чему, скажем, эта шутка с мебелью? Стоит, как и стояла, в том числе, и кровать, с которой у тебя связано столько приятных воспоминаний…

      – Боюсь, что это не вполне моя шутка. Ну а ты, что ты можешь мне рассказать?

      – Ганышев совсем не изменился, до самой последней клеточки, – сказала Лина, отпила из своей чашки и скорчила недовольную гримасу. Мне захотелось ее ударить.

      – Ганышева, – сказал я, – больше не существует. Его расстреляли за шпионаж, подрывную активность, менаж, метранпаж и другое – все в рифму.

      – Ганышев – неисправимый фразер.

      – Кря-кря.

      – Что?

      – Так, привязалось.

      И снова пауза. Надежды на то, что она заговорит первой, больше не оставалось.

      – Когда и где? – резко спросил я.

      – На даче в Переделкино.

      – Что? На той самой даче?

      – Откуда мне знать? Там несколько сотен дач.

      – Что произошло в Переделкино? – терпеливо спросил я.

      – Сгорела какая-то дача. Она – вместе с ней.

      – Я делаю вывод, что ты, по крайней мере, месяца три не видела нашего общего друга.

      – Гораздо больше. Хомяк, видишь ли, стал новым русским, вышел в другие круги общения, ему теперь наплевать на таких как я. Да и мне, соответственно – по ветхозаветной морали – глубоко наплевать – его ли дача там сгорела или чья-нибудь еще.

      – Так, – я ободряюще похлопал ее пухлую руку. – Продолжай.

      – Ничего более. Я не видела ее целый год до того, а раньше – еще год. Люди, понимаешь, расстаются иногда. Последняя встреча была случайной. Она торговала газетами в метро. Мы поболтали несколько минут, пока не явилась ее подруга, какая-то Ника…

      – Кто эта Ника?

      – Почем я знаю? По виду – тоже аскалка.

      – Есть ее телефон, адрес?

      – Ты не на допросе.

      – А где?

      – Говоря откровенно, ты просто в жопе.

      – Жопа – гораздо более целомудренное место, чем голова, – парировал я, сжимая кулаки.

      Этот жест не ускользнул от моей внимательной наперсницы. Она беспокойно двинула по сторонам своими линзами. Увы – она помнила мои кулаки.

      – Отлично, – сказал я, примиряюще показав ладони, любимым жестом гуру Махариши. – Тело опознали по какому-нибудь недогоревшему лоскутку. В саду под каштанами нашли голенище от шузов. А где зарыли уголь?

      – Отвезли