Поступили в продажу золотые рыбки (сборник). Кир Булычев

оседлые.

      – Бога нет, – сообщил Эрик.

      – Куда же это мы попали? – сказала в сердцах княгиня Пустовойт. – Хоть обратно в пещеру.

      – Проживем, проживем как-нибудь, – поддержал ее молодой стражник. – Как раньше жили, так и проживем. Другого богатыря ждать будем. Настоящего.

      – А может, теперь настоящих и не осталось? – спросил на это старик Ерема и покосился на Эрика с надеждой.

      Старика мучил прострел, и он готов был на любую интригу, только бы не возвращаться в сырость.

      Эрик слушал этот удивительный разговор, никак не понятный в устах московских киноартистов, и в нем бурлили подозрения. Про тетю Шуру и Александру Евгеньевну говорить не приходится. Они застыли у стола, забыв, что пора разливать чай, и только хлопали газами.

      Царевна выслушала мнение придворных и снова заплакала.

      – Не могу я назад идти, – говорила она. – Неужели это непонятно? Я же обручена. С Иваном обручена. И нет мне пути назад. Что я, девка, что ли, гулящая?

      Царевна закрылась платочком. Эрик думал о том, что ни автобуса, ни кинокамер, ни прожекторов – ничего такого он не видел. И сколько времени, скажите вы мне, можно ходить в театральной одежде, не переодеваясь?

      – Остается мне одно, – продолжала царевна сквозь слезы, – найти берег покруче и с него в реку кинуться. А вы уж как хотите. Вы свободны. Всем волю даю.

      – Такая молоденькая, а так убивается, – посочувствовала тетя Шура, которая была женщина добрая и отзывчивая. – Не иначе как у наших дорогих товарищей случилась неприятность.

      – Слышишь, Шура, Иван Юрьевич на ней жениться обещал и обманул, – сказала Александра Евгеньевна.

      – Как же он мог? – возмутилась тетя Шура. – У него жена неразведенная в Архангельске живет.

      – Чего? – возопил дед Ерема. – Жена, говоришь?

      – Кстати, где он сам? – спросил Эрик, еще не разобравшийся в своих чувствах, но кипящий желанием сначала помочь прекрасной девушке, а потом уж разбираться.

      – Да, где он? – поддержала княгиня Пустовойт.

      – Где он?! – вскричал старик Ерема. – Где обманщик?! Целовал, а сам женатый!

      Толкаясь в узких дверях и забыв о чае, все бросились обратно в коридор. И остановились как вкопанные. Перед распахнутой дверью в комнату, где хранился сундук с невестиным приданым, лежал связанный стражник с кляпом во рту. Он бешено вращал глазами и корчился как червяк.

      Комната была пуста. Ни сундука, ни Дегустатова.

      – Может, он где-нибудь еще? – предположила тетя Шура, понявшая, что гостей обокрали, но болевшая за репутацию дома отдыха.

      – Дегустатов! – крикнул Эрик.

      И в ответ по асфальтовой дорожке у окна грянули копыта, из-под них брызнули искры до сосновых вершин, и черный конь, взмахнув длинным хвостом, рванул с места к темнеющему лесу. На коне сидел Дегустатов, под мышкой тяжелый сундук, а сзади, обхватив его живот гладкими руками, Анфиса.

      – Спелись, – сказал стражник.

      – Держи вора! – воскликнула княгиня Пустовойт, а мудрый старик Ерема ответил на это скорбно:

      –