Луна Бенамор. Висенте Бласко-Ибаньес

крестъ на крестъ камышей, украшенную зелеными вѣтками. Между занавѣсками пестрыхъ кричащихъ цвѣтовъ онъ увидѣлъ внутри хрупкаго сооруженія длинный столъ, стулья и старинной формы лампу, висѣвшую съ потолка. Что за странный народъ, который имѣя квартиру живетъ на крышѣ!

      Слуга изъ отеля, убиравшій его комнату, отвѣтилъ на его разспросы. Гибралтарскіе евреи празднуютъ какъ разъ праздникъ Кущей, одинъ изъ самыхъ большихъ праздниковъ въ году, установленный въ память продолжительныхъ скитаній израильскаго народа по пустынѣ. Чтобы не забыть о скорби и страданіяхъ этого перехода, евреи должны были ѣсть на вольномъ воздухѣ, въ хижинѣ, напоминавшей палатки и шалаши ихъ отдаленныхъ предковъ. Наиболѣе фанатичные, наиболѣе приверженные къ старымъ обычаямъ, ѣдятъ, стоя, съ палкой въ рукѣ, словно послѣ послѣдняго куска должны снова отправиться въ путь. Еврейскіе коммерсанты, живущіе на главной улицѣ, устраиваютъ свою хижину на балконѣ, евреи изъ бѣдныхъ кварталовъ – на патіо или во дворѣ, откуда могли видѣть кусокъ чистаго неба. Тѣ, кто по отчаянной бѣдности ютились въ конурахъ, приглашались ѣсть въ хижины болѣе счастливыхъ съ тѣмъ братскимъ чувствомъ, которое крѣпкими узами солидарности связываетъ представителей этого народа, ненавидимаго и гонимаго врагами.

      Хижина, которую видитъ Агирре, принадлежитъ сеньорамъ Абоабъ (отцу и сыну), банкирамъ-мѣняламъ, контора которыхъ находится на этой же Королевской улицѣ черезъ нѣсколько домовъ. И слуга произносилъ имя Абоабъ (отца и сына) съ тѣмъ суевѣрнымъ почтеніемъ и вмѣстѣ съ тѣмъ съ той ненавистью, которую бѣдняку внушаетъ богатство, считаемое имъ несправедливостью.

      Весь Гибралтаръ ихъ знаетъ! Знаютъ ихъ даже въ Танхерѣ, въ Рабатѣ и Казабланкѣ. Развѣ сеньоръ ничего о нихъ не слыхалъ? Сынъ ведеть дѣло, но отецъ тоже находится въ конторѣ, освящая все своимъ присутствіемъ почтеннаго патріарха, авторитетностью старости, которую еврейскія семейства считаютъ непогрѣшимой и священной.

      – Если бы вы, сударь, видѣли старика! – прибавилъ слуга съ болтливостью андалузца. – У него бѣлая борода вотъ этакая, до самаго брюха, а если бы его опустить въ горячую воду, она сдѣлалась бы болѣе сальной, чѣмъ въ горшкѣ, гдѣ готовится пища. Онъ почти такой же грязный, какъ великій раввинъ, который у нихъ въ родѣ, какъ епископъ. Но денегъ у нихъ тьма тьмущая! Золото они забираютъ цѣлыми пригоршнями, Фунты стерлинги – лопатами. А если бы вы видѣли пещеру, въ которой они торгуютъ, вы удивились бы! Настоящая кухня! И не повѣришь, что тамъ могутъ храниться такія богатства!

      Когда послѣ завтрака Агирре вернулся наверхъ въ комнату за трубкой, онъ замѣтилъ, что хижина сеньоровъ Абоабъ была занята всей семьей. Въ глубинѣ онъ, казалось, различалъ бѣлую голову старика, предсѣдательствовавшаго за столомъ, a no обѣ его стороны руки, опиравшіяся на столъ, юбки и брюки: – остальная часть ихъ фигуръ быяа невидима.

      На террасу вышля двѣ молодыя женщины, которыя на минуту взглянули на любопытнаго, стоявшаго у окна отеля; а потомъ обратили свои взоры въ другую