Витязь на распутье. Валерий Елманов

вдруг надумаешь перебраться в иное место – только скажи, – посоветовал я. – Нынче у престолоблюстителя все восточные земли под рукой, так что он тебе от щедрот выделит любой лесок, какой только глянется.

      – Где родился, там и помирать надобно, – сердито отрезал Световид. – К тому ж без силы камня мне все одно – и до следующего лета не дотянуть.

      – Ну это ты, а остальных-то не жалко? – напомнил я о прочих жителях леса.

      – А вот меня не станет, тогда уж пусть они как хотят, так и вершат, – проворчал волхв. – И будя на том, – закрыл он явно неприятную ему тему и вернулся к моей жиковине. – Ты лучше поведай, на что тебе удача занадобилась? Али тайна?

      – Да нет никакой тайны, – равнодушно передернул плечами я. – Просто подумалось, что если есть возможность, то отчего бы не прихватить с собой благословение бога Авося.

      – Это в церквях благословение, а у него – улыбка, – хмуро поправил меня старик.

      – Пусть так, мне без разницы. Я, конечно, и без нее постараюсь приложить все усилия, но, когда знаешь, что тебе улыбаются боги, оно как-то спокойнее. Особенно сейчас.

      – Никак сызнова задумал чтой-то? – неодобрительно прокомментировал Световид.

      – Да тут и без меня задумщиков хоть отбавляй, – вздохнул я, прикидывая, сколько всего впереди.

      Это ведь только на первый взгляд в моих делах теперь тишь да гладь – знай себе живи припеваючи в Костроме и только время от времени подсказывай царевичу, чем еще надо заняться, да поправляй там, где он промахнется. Хорошо бы, конечно, если б оно так и было, вот только в реальной жизни все будет иначе.

      Во-первых, боярские козни, вроде всяких оговоров и наветов. Навряд ли господа сенаторы смирятся с тем, что Годунов – наследник престола. Да, остался у меня в царских палатах защитник, причем в авторитете, к которому Дмитрий охотно прислушивается. Но думный боярин и глава Стрелецкого приказа Петр Федорович Басманов один, а ярых недоброжелателей – тьма-тьмущая.

      Во-вторых, неизвестно, сколько осталось жить самому государю, а ведь я его собирался использовать как ледокол, чтобы он своими указами успел вспороть всю заплесневелую жизнь Руси, дабы потом Федору хотя бы на первых порах никто не вменял в вину уж очень резкие новшества – пусть останутся на совести погибшего Дмитрия Иоанновича. А благодаря тому, что они исходили от невинно убиенного мученика, которого патриарх Игнатий обязательно назначит в святые – уж мы с Федором расстараемся с ходатайством, – к новшествам этим придраться будет весьма и весьма затруднительно.

      Вот только сами по себе они не появятся – их надо пробивать и отстаивать перед царем, извините, императором. А кроме того, их еще предварительно нужно написать, поскольку пока что они лишь в моей голове, а если какие-то и перенесены на бумагу, то только в виде черновых беглых набросков.

      Разумеется, многое я наговорил Дмитрию, часть из этого Басманову, но все это нечто вроде декларации: надо сделать то-то для того-то, а вот как – тут я успел далеко не все.

      Ну