Аргентинец. Эльвира Барякина

Я Клим Рогов, наследник.

      Ее растерянность еще больше развеселила Клима.

      – Беги, доложи хозяевам. И распорядись насчет чемоданов. Мариша все еще служит?

      Горничная – кудрявая, темнобровая, большеглазая – смотрела на него как на восставшего из мертвых.

      – Мариша в людской, – наконец выговорила она.

      Клим прошел мимо нее по коридору. Новые обои в прихожей; голову лося убрали со стены, вместо нее повесили картину с березками. А людская была все той же – с закопчеными иконами в углу, тяжелыми посудными шкапами и колченогим столом, за которым горничные пили какао и обсуждали женихов по прозвищу Ни Рыба Ни Мясо – один служил приказчиком в магазине «Океан», а другой – в «Колбасе».

      Мариша сидела у окна и перетирала хрустальные бокалы. На ней были все те же очки, все то же полосатое платье с накрахмаленным передником; надо лбом, как и прежде, курчавились букли, уложенные по моде славного 1896 года, когда в Нижнем Новгороде открыли Всероссийскую выставку и пустили трамвай.

      В воздухе остро пахло сивухой.

      – Раньше хрусталь спиртом протирали, а как ввели всеобщую трезвость, пришлось к самогону приспосабливаться, – сказала Мариша, не глядя на Клима. – Его армяне по ночам варят – три рубля бутылочка. Неслыханное нахальство!

      Клим рассмеялся:

      – Мариша, ты меня не узнаешь?

      Она испуганно посмотрела на него:

      – А вы кто будете? Из милиции? Я про армян просто так сказала – это тетки на базаре болтают…

      Мариша не сразу поверила, когда Клим назвал себя. Она приблизилась к нему, шаркая туфлями со стоптанными задниками.

      – Погоди, так ты беленький был, а сейчас чернущий, как бедуин!

      Клим укоризненно покачал головой:

      – Беленьким я был в три года. Помнишь, мы с тобой объявления о найме прислуги по газетам искали – ты все уйти от нас хотела. Я по этим объявлениям читать выучился.

      Наконец Мариша поверила:

      – Ах ты, собачий позумент! Сбежал! Мы с ног сбились – в мертвецкую ходили утопленников опознавать. Да тебя выпороть мало!

      Она сняла очки и заплакала. Клим обнял ее:

      – Ладно, не реви… Я тебе подарок привез.

      Он повел ее наверх в мезонин, куда дворник уже отнес чемоданы. Там когда-то была комната Клима.

      И в ней все было по-прежнему – письменный стол, полки с книгами. Только в угол поставили железный сейф из отцовского кабинета.

      Клим достал из чемодана красный полушалок. Мариша пощупала ткань:

      – Из чего сделано?

      – Из шерсти альпаки. Это зверь вроде верблюда.

      Мариша всплеснула руками:

      – Ну, это мне на смерть – в гроб лягу королевишной.

      Она любила, чтобы у нее все было самое лучшее, и потому даже чулки штопала специальной американской машинкой.

      Пока Мариша примеряла обнову, Клим подошел к окну и выглянул наружу. Молоденькая горничная выскочила из дому и торопливо побежала по улице. Девушка чрезвычайно ему понравилась: что-то восточно-русское, легкое, не красота, а девчоночья нежность.

      – Давно