Аргентинец. Эльвира Барякина

время ежедневных припадков. – Стой столбом, болван, когда с тобой разговаривают!

      Вот это было невыносимее всего: он считал себя вправе ударить – и словом, и кулаком, – потому что смотрел на сына как на вещь, как на собственность. На службе отец был строг, но справедлив – по крайней мере, считал себя справедливым; с прислугой был отстраненно-вежлив, а Клим не получал и этого.

      Иногда он пытался защищаться.

      – Ну что ж, снимем тебя с довольствия, – бросал, не глядя, отец. Это означало, что не будет не только карманных денег, но и ужина.

      Кухарка выдавала Климу хлеб и воду – как заключенному. Амнистия объявлялась только после прошения о помиловании.

      Клим ненавидел отца затравленной бессильной ненавистью. Надо бежать, но куда? как? В городе нельзя оставаться – вернут: папеньку каждый квартальный надзиратель знает. В Москву, к маминой сестре? Там в первую очередь будут искать. Денег – пятнадцать рублей, добытых через преферанс. Сказал бы кто отцу, что Клим в карты играет…

      Преферанс, может, и прокормит. Но одно дело – играть для развлечения, а другое – жить картами, куда-то ехать, где-то снимать угол.

      Горничная тихонько постучалась в комнату Клима.

      – Папенька зовет. Сердитый – спасу нет!

      В кабинете – сборники законов до потолка: кожаные переплеты, тусклое золото. В углу старинные алебарды, на стене – рапиры и эспадроны, трогать которые запрещено. У стола – высокий темный человек в форменном мундире, застегнутом на все пуговицы.

      – До конца учебного года никаких гулянок, никакого театра, никаких приятелей. Теннисную ракетку – в печь.

      – Я не…

      – В печь, я сказал!

      Отец вытащил из шкафа здоровую, как надгробие, книгу.

      – А чтобы тебе, сын мой, было чем заняться, вот Уголовное уложение с комментариями. Выучи – чтобы от зубов отскакивало. Ослушаешься – отправлю в солдаты. Иди.

      Клим вернулся к себе, швырнул книгу под кровать.

      Альпийский мешок, в котором когда-то привозили с дачи яблоки, смена белья, теплый свитер и купленная на базаре трубка, похожая на ту, что курил Шерлок Холмс. Клим огляделся – что еще взять? Ничего. Все в этом доме было куплено на чужие проклятые деньги.

      Без аттестата зрелости, без паспорта, с несколькими рублями в кармане он сел на пароход, следующий до Астрахани.

      Во время обеда Клим велел подать себе коньяку. Отогрелся, вздохнул свободнее. На палубе встретил студента в черном пальто и фуражке с синим околышем. Тот подумал, что Клим тоже студент – за последний год он так вырос и раздался в плечах, что его многие принимали за взрослого.

      – Вы куда едете, коллега?

      – В Астрахань. А вы?

      – В Тегеран. У меня папенька служит в посольстве.

      За время плавания Клим и Игорь (так звали студента) подружились. Отчаянно флиртовали с барышнями, задирали конкурирующую фирму – двух угрюмых юнкеров; напивались в буфете так, что звездное небо вертелось перед глазами. Благоденствовали, пока не познакомились с шулером, который обчистил их до нитки.

      Из Астрахани Игорь отправил родным письмо, в котором