Берега дождя: Современная поэзия латышей. Отсутствует

пуст, прохладен —

      неплохо бы ночь напролет болтать на

      языке китайских мандаринов с узкоглазым пожилым

      человеком, еще лучше наблюдать,

      как засыпает мир под синим крылом коршуна, лучше всего,

      ростом опять в три вершка, встать у серой раковины

      на кухне, смывая с пальцев темные

      пятна, оставленные сорванных одуванчиков едким

      соком —

      Пока что я не умею кататься на коньках

      1939 год.

      Светлы, как тропка в снегу,

      семь лет у меня за плечами.

      Легко, как снежинка, вот-вот

      на них упадет и другой.

      (Просто невыносимый размер!

      Не место здесь классическим ритмам.

      Я же сын Балтики,

      а не Средиземноморья или Эллады.

      Где метроном? Подать сюда метроном!

      Хочу сменить ритм.)

      У нас не стоял дома VEF.

      Наш приемник, носивший имя Leibovics,

      в ту зиму ежедневно расхваливал латышей.

      Со всех ледовых площадок города

      на меня вещал Лейбовиц.

      «Украшенный коньками Берзинь, латышский исполин…»

      А вскоре на обложке журнала «Отдых»

      его

      – не Лейбовица —

      фото: розово улыбающийся человек с венком, как на Лиго,

      и круглым блюдечком на ленте через плечо:

      «Наш (европейский) заводила – латыш в очках…»

      (Ну, может, так не было, но та эпоха еще не

      приохотила меня к чтению.)

      Берзинь! Латыш!

      (Тогда это не казалось экзотикой: представитель могущественнейшей

      нации в мире, – чему удивляться!)

      Неделями

      в ту жестокую, роскошную зиму

      люди разгуливали

      со свежими Берзинями на устах.

      (Нехорошо, – скажешь ты: «со свежими Берзинями» – как людоеды?

      «…с именем Берзиня» тоже не очень:

      как книжные черви. Дальше —)

      В ту зиму я был

      гениальным актером,

      тончайшим лириком,

      великим магом.

      (Знаменитым, спрашиваешь? С чего бы – все

      нормальные дети в этом возрасте таковы.)

      Как актер,

      раскатывая по полу в носках в теплой комнате,

      я становился Берзинем, Табаком, Бите

      и – раз – викингом Белангрудом, —

      но упал.

      Как поэт-лирик, я мечтал быть

      славным норвежским мастером,

      Нильсом (Олафом) Энгестангеном;

      Серебряный Кузнечик Севера,

      он пел коньками на льду.

      Как волшебник со средствами…

      (Ну, я обладал капиталом в старинных дензнаках, монетах,

      катать по паркету. Итак —)

      Как магом со средствами,

      мной, что ни день,

      дома

      устраивались широкие соревнования.

      Сейчас

      вдруг,

      абсолютно спонтанно и – о, это-то важно! —

      без какого-либо принуждения и угроз,

      я

      признаюсь.

      Помните, той зимой

      почти