Блистающие облака. Константин Паустовский

вот, прекрасно. – Симбирцев встал. – В воскресенье с одиннадцатичасовым я приеду с Наташей, поговорим, потом пошляемся по лесу. Заметано. А сейчас я пошел.

      Берг тоже встал, начал застегивать пальто. «Удеру, – подумал он. – Как глупо все вышло!»

      – Вы куда?

      Он сделал отчаянную попытку догадаться, куда пойдет Наташа, чтобы назвать как раз противоположный район.

      – Мне на Пресню, к приятелю.

      – Значит, нам вместе. Мне к Арбатским воротам. Идемте!

      Берг пошел как на казнь. «О чем бы заговорить?» – думал он и мычал.

      – Да… что я хотел сказать… да… вот это самое…

      – Вы уедете, и у вас все пройдет. – Наташа тронула его за локоть. – Вам надо переменить обстановку.

      Берг рассердился.

      – Ничего у меня нет. То есть я совершенно здоров. Попросту холод собачий, я никак не могу согреться. В поезде зябнешь, в Москве зябнешь, – кому нужен этот холод, не понимаю. Самое нелепое время – зима!

      – А я люблю зиму. Вы южанин, вам, конечно, трудно.

      – Я еврей!

      Наташа засмеялась. На глазах ее даже появились слезинки. Смеялась она легко, будто что-то бегучее и звонкое лилось из горла. Она взяла Берга за рукав.

      – Ну так что ж, что еврей? Вы сказали это так, будто выругали меня. Ужасно смешно и… мило. Ну, а теперь расскажите мне про вашего страшного капитана. Капитана я боюсь, – она искоса взглянула на Берга. – Говорят, он ненавидит женщин и одной рукой двигает комод. Он не будет рычать на меня?

      – Пусть попробует, – пробормотал Берг хвастливо, тотчас же подумал: «Как пошло, боже, как пошло! – и ущипнул себя через карман пальто за ногу. – Идиот!»

      Наташа шла быстро. Берг глядел украдкой в ее зеленоватые глаза, и зависть к инженеру засосала под ложечкой. Зависть к инженеру и ко всем хорошо выбритым, уверенным мужчинам, которые так весело и непринужденно обращаются с насмешливыми женщинами.

      «Шаркуны!» – подумал он о них словами капитана.

      На Арбатской площади они расстались. Берг вздохнул, размял плечи и закурил «Червонец». Он чувствовал себя как грузчик, сбросивший пятипудовый мешок, сдвинул кепку и, насвистывая, пошел по Пречистенскому бульвару к храму Христа.

      Снег казался ему душистым и даже теплым. В домах шла уютная зимняя жизнь: кипятили кофе, смеялись дети, жаром тянуло от батарей отопления, и сухой янтарь солнца брызгал в глаза женщин. Ущипленное место на ноге сильно болело.

      До воскресенья Берг прожил в снежном дыму, в глубокой созерцательности. Он починил старый пиджак, достал утюг и разгладил брюки, выстирал рубашку. Капитан помогал ему советами.

      На дачу Берг возвращался раньше всех, еще засветло. До приезда капитана он лежал у него на продавленном диване. Миссури спала рядом, от шкурки ее тянуло теплом. За окнами морской водой зеленели глухие закаты. С верхушек сосен сыпался снег. Воздух похрустывал, как лед, и дым уходил столбами к небу.

      «Антициклон, – думал Берг. – Тишина!»

      Потом в синем окне очень далеко и низко, над самой рамой, зажигали звезду, и Берг засыпал.

      Отъезд