Убить Сталина. Евгений Сухов

попал под амнистию. Затем посадили уже перед самой войной. Дали пятнадцать лет. Когда мы пошли в баню, то я разобрал часть стены и опять сбежал. Потом раздобыл документы на имя Петра Ивановича Комарова. Так и жил по ним, пока меня не призвали в армию. Признаюсь, может быть, и дальше бы служил, но встретил на позиции своего соседа по дому. Он меня знал еще под настоящей фамилией… Когда мне сказали, что я должен явиться в особый отдел, то я сбежал к вам. Чего же так просто подыхать-то!

      Хофмайер выглядел задумчивым.

      – Тоже верно… Какая же в таком случае ваша настоящая фамилия?

      – Таврин.

      – Мы проверим все, что вы нам сказали. Вы готовы помочь рейху в победе?

      – Разве у меня есть выбор?

      – Тоже верно. А теперь садитесь за стол. – Комаров сел. – Вот вам чистый лист бумаги. Ручка. Пишите.

      – Что писать? – удивленно посмотрел Комаров на начальника лагеря.

      – А писать, друг вы мой любезный, нужно исключительно только правду. Я, Петр Иванович Таврин, добровольно сдался в плен воинскому немецкому соединению номер триста восемнадцать. Успеваете? – заботливо поинтересовался Хофмайер.

      – Так точно, господин штурмбаннфюрер! – с готовностью отозвался Петр.

      – Для того чтобы воевать рука об руку… – улыбнувшись, Хофмайер добавил: – Наше руководство любит всякие образы… с немецкими солдатами против Советов и Сталина. Хотел бы продолжить свою учебу в одной из диверсионных школ на территории Германии. В конце этой фразы желательно поставить восклицательный знак. А слова «диверсионная школа» не помешает подчеркнуть двумя жирными линиями. Для вас это ровным счетом ничего не значит, а наше руководство всегда подмечает подобные мелочи. Так что, когда мы с вами встретимся после победы, вы мне еще спасибо скажете. Написали?

      – Да.

      – Можно добавить что-нибудь от себя. Сделать какое-нибудь заявление. Будет считаться, что это порыв вашей души. Ну, например, готов давить советскую гадину всюду, где бы я ее ни встретил.

      Подняв глаза, Комаров напоролся на острый взгляд начальника лагеря.

      – Так и напишу, господин штурмбаннфюрер! – Петр склонился над листком бумаги.

      – Распишитесь и поставьте дату.

      Комаров размашисто расписался.

      Вытянув у него листок бумаги, Хофмайер удовлетворенно кивнул:

      – Вот теперь полный порядок. У вас блестящие перспективы, господин Комаров, – широко улыбаясь, сказал он.

      – А что будет дальше?

      – А дальше, если вы действительно тот, за кого вы себя выдаете… Принесете присягу на верность фюреру и вермахту, и вас ожидает сытая жизнь немецкого солдата! – Хофмайер вложил листок бумаги в довольно пухлую пупку. – Это ваше досье. – Комаров едва удержался от возгласа удивления: «Интересно, что они там понаписали про меня!» – В какой бы лагерь вы ни направлялись, оно всегда будет следовать за вами.

      – Так, значит, меня скоро переведут в другой лагерь?

      – Некоторое время вам придется еще побыть здесь. А вот дальше действительно последует перевод. Но вот куда – это военная тайна, – хитро сощурился Хофмайер. – Можете идти.

      Когда