Убить Сталина. Евгений Сухов

Варфоломеев заболел, кашлял сильно, я ему кипятка приносил. Вы бы посмотрели, что с человеком, а то ведь загнуться может.

      – Не беспокойтесь, мы уже давно за ним присматриваем. Кажется, вы добровольно сдались в плен?

      – Точно так, господин штурмбаннфюрер.

      – И чем же вас не устраивала Советская власть? – Тонкие красивые губы Хофмайера брезгливо дернулись. – Она ведь вас воспитала, растила, кормила, поила. А вы решили ее бросить. Некрасиво!

      – Лучше бы меня воспитывал кто-нибудь другой, – хмуро заметил Комаров. – Я пострадал от Советской власти. Мой отец – царский полковник, вот поэтому я всю жизнь терплю несправедливость.

      – Вы ведь учились в школе? – неожиданно спросил начальник лагеря.

      Настоящая фамилия Хофмайера была Смысловский, – но он, как и многие неарийцы, предпочел иметь немецкие имя и фамилию.

      – Приходилось, – чуть смешавшись, ответил Комаров.

      – А разве вас советская школа не учила тому, что мать бросать нехорошо? – с укором спросил Хофмайер.

      – О чем это вы? – нервно сглотнув, спросил Петр.

      Он услышал за спиной легкое поскрипывание половицы. Ему даже показалось, что в этот самый момент полицейский, стоящий за его спиной, примеривается к нему дубинкой. Но удара не последовало.

      – А вот о чем. На допросе в полевой полиции вы утверждали, что вы сын полковника царской армии. Однако мы навели о вас справки. – Он поднял шифрограмму, переданную ему Томасом Максом, и продолжил: – Так вот, вы не сын полковника царской армии. У вас самое обычное происхождение, так сказать, рабоче-крестьянское. Настоящая ваша фамилия – Таврин. Что вы на это скажете?

      Вот она, фильтрация. Началось! После двух месяцев вынужденного безделья и ежедневного промывания мозгов немецкой пропагандой невольно возникает ощущение, что ты никому не нужен, что о тебе позабыли, но в действительности это не так, и каждый твой шаг четко контролируется и фиксируется десятками агентов-лагерников. А слова, пусть даже произнесенные невпопад, тщательно фиксируются и подшиваются в личное дело.

      Несколько дней назад, вот после такой милой беседы с начальником лагеря, во двор вывели двух военнопленных и расстреляли перед строем, предварительно объявив, что они являются агентами русской разведки.

      Смущенно улыбнувшись, Комаров сказал:

      – Верно, я не сын полковника… Боялся, что со мной разбираться не будут и сразу же расстреляют. О тайной полиции я тоже наслышан. А царских офицеров немцы уважают.

      – А может, здесь совсем другое? Сын царского полковника – это определенная гарантия благонадежности, так сказать, почти готовый материал для вербовки. На него даже не нужно тратить время пропагандистам, остается только загрузить полезными знаниями и навыками и отправить в тыл к русским осуществлять диверсии. Весьма неплохая легенда для русского шпиона!

      – Господин штурмбаннфюрер, неужели вы думаете, что я русский шпион! – подался вперед Комаров и тут же получил ощутимый удар дубинкой по плечу. Как же он мог забыть об эстонце, стоящем