Полдень: Дело о демонстрации 25 августа 1968 года на Красной площади. Наталья Горбаневская

снова брали на обысках мои стихи. Стихи Делоне изымали и прежде, изъяли и сейчас. У Делоне изъяли крест.

      У Ларисы делали третий обыск за последний месяц, изымать было практически нечего, поэтому в поисках хоть чего-нибудь перерыли все, только что подушки не вспарывали. У Майи Русаковской перевернули вверх дном всю квартиру. К Татке на обыск поехали пятеро мужчин, без единственной женщины. Как проходили обыски у Павлика, у Вадима, у Володи, неизвестно: в это летнее воскресенье у них никого не было дома. Санька Даниэль, в этот день вернувшийся из Прибалтики, попал домой на обыск и успел проститься с мамой.

      Все обыски проходили – по крайней мере заканчивались – в ночное время. А у меня и начался в 10 часов вечера, что уже считается ночным временем. Руководил обыском вполне корректный капитан милиции, понятыми были две молоденькие девочки, которые весь обыск просидели не шелохнувшись и испуганно отказались съесть предложенные им яблоки. Обыскивали комнату, кроме капитана, два человека, не назвавшие себя: один молчаливейший, ни слова за вечер, второй – наоборот, словоохотливый. Например, находит уведомление о вручении письма с лагерным адресом.

      – Это кто же такой Гинзбург?

      – Мой друг.

      – Тоже в тюрьме сидит?

      – В лагере.

      – Да? А какая разница?

      Я терпеливо объясняю разницу между тюрьмой и лагерем – не для этого фигляра, а для девочек, которые показались мне случайными в своем качестве оперотрядчиц.

      – А за что же он сидит?

      – По статье 70.

      – Да? А что же это за статья?

      Я опять объясняю: и что за статья, и что сделал, и почему «Белая книга». Гинзбург ее так не называл – это почему-то в ходе следствия она оказалась «Белой». Он назвал просто: сборник документов по делу Синявского и Даниэля.

      Через минуту опять невинно спрашивает:

      – Почему же он назвал ее «Белой книгой»?

      – Я же вам объяснила, что это не он так ее назвал, а КГБ – вы КГБ и спросите.

      И тут он единственный раз взрывается:

      – Мы – не КГБ!

      – А я не говорю, что вы – КГБ. Я говорю: спросите в КГБ.

      Молчаливый молчит. Похоже, что он-то и есть КГБ.

      Словоохотливый находит коробку гуаши:

      – Отсюда мазала?

      – А что у нас, – спрашиваю я, – допрос или обыск?

      – Ну, – он недоволен, но говорит почти ласково, – сказала бы, что нет, и оставили бы.

      Капитан просматривает книги, кивает на сборник стихов Глеба Горбовского:

      – Хороший поэт.

      Время приближается к 2 часам ночи. Девочки сидят прямо-прямо и изо всех сил борются со сном. Маленький Оська давно спит на диване. Ясик, мой старший сын, не проснулся, когда мы пришли, и продолжает спать при свете, при разговорах. Мамино лицо окаменело, но, в общем, она держится более спокойно, чем я ожидала. Обыск кончается. Я заявила протест против проведения обыска в ночное время и против изъятия оригиналов подписей под письмом Генеральному прокурору по поводу процесса Гинзбурга