Полёт шмеля. Анатолий Курчаткин

если не всю сумму? Хотя бы половину. Отец, хотя бы половину, это помогло бы мне продержаться!

      Ах, Боже мой, я сдаюсь. Ненавидя себя, понимая, что вновь делаю глупость, – но сдаюсь.

      – Подъезжай, – говорю я. – Но только чтобы через два месяца возвратил. Кровь из носу.

      – Обещаю, – отвечает сын. Голос у него уже молодецки-бодрый – как у рекламного ковбоя «Мальборо». – Через два месяца обязательно. Может быть, даже и раньше.

      Я опускаю руку с трубкой на одеяло и снова лежу, пусто глядя на потолок, лежу, лежу… Тому, кто позавидует свободному художнику, имеющему возможность вот так по утрам валяться, глядя на потолок, я скажу: мой дорогой, готов поменяться с тобой местами и вскакивать по утрам как ошпаренный по звонку будильника! Это вы, пришитые своей работой к какой-нибудь структуре, полагаете, что таскаете гири на ногах. На самом деле принадлежать к структуре – это гарантированно иметь кость с куском мяса на ней. Это все равно что принадлежать к стае. В стае, пока ты не ослаб, не подранен и не разлил в воздухе запаха своей крови, твоя доля общей добычи тебе обеспечена. А волк-одиночка может рассчитывать лишь на себя.

      Но, сколь ни долго я созерцаю давно не беленный потолок своей комнаты, в конце концов я поднимаюсь. Машу руками-ногами, приседаю-наклоняюсь. Чего я не делаю – это уже не отжимаюсь. Что-то при отжимании кровь приливает к голове как-то не так, как прежде. Прежде она проясняла мозг, будто там прометало горячей метлой, теперь его затуманивает. Делая зарядку, я занимаюсь самооправданием. Да, я, конечно, идиот, но все же не законченный. Я позволил себе дать слабину, потому что надеюсь на вчерашнее предложение Балеруньи. Чего-чего, а слов на ветер она не бросает. Сколько, правда, придется ждать…

      Ждать приходится недолго. Новый звонок телефона раздается, когда я, перед тем как залезть в ванну принимать душ, чищу над раковиной зубы.

      – Аллё-ё! – торопливо прополоскав зубы, так же торопливо схватив лежащую в готовности на крышке стульчака рядом трубку, произношу я с такой вальяжностью – ну прямо английский лорд, хозяин имения и пью свой поздний утренний кофе со сливками в кресле у разожженного дворецким камина.

      Это она, Балерунья.

      – Ручка, бумага имеются в доме? Готов записывать?

      Она диктует мне телефоны. Рабочий, еще рабочий, мобильный. Можно сказать, полный набор, нет только домашнего.

      – Можешь прямо сейчас и звонить.

      – И что говорю? – уточняю я.

      – А ничего. Задача решена, твое дело – подставить в условия нужные цифры.

      – Но порядок цифр? – продолжаю настаивать я. – Чтобы сориентироваться.

      Она осаживает меня своим неподражаемым легким смешком:

      – Не волнуйся. Тебя сориентируют. Без подвохов.

* * *

      Однако, попрощавшись с Балеруньей, я не сразу берусь за трубку, чтобы звонить по полученным номерам. Во-первых, я все же принимаю душ. Во-вторых, выйдя из ванной, я варю себе и выпиваю чашку кофе. Добавляя в него молока из пакета. В молодости я пил кофе исключительно