Шрам. Марина и Сергей Дяченко

Тории Солль встретился глазами с пожилым постояльцем – тем самым, седым, чья голова возвышалась над толпой, как корабельная сосна над фруктовым садом. Взгляд постояльца, пристальный, но будто ничего не выражающий, отчего-то не понравился Соллю; он тряхнул головой и замахнулся на студента шпагой, как строгий учитель розгой:

      – А-та-та!

      Студент невольно отшатнулся – в толпе засмеялись:

      – Выпори его, Солль!

      Эгерт оскалился шире:

      – Всего лишь небольшой урок хороших манер…

      Студент сузил глаза, согнул колени, как в фехтовальном зале, и отчаянно кинулся вперед, будто намереваясь изрубить Солля в капусту; через секунду он удивленно оглядывался в поисках противника, пока тот, возникший у него за спиной, не напомнил о себе деликатным уколом пониже спины:

      – Не отвлекайтесь…

      Студент обернулся, как ужаленный – Солль вежливо поклонился и отступил на шаг:

      – Не все потеряно, юноша! Соберитесь с силами и попробуйте еще… Урок только начинается!

      Студент снова стал в стойку – острие его шпаги смотрело не в глаза противнику, как подобает, а в небо; неуклюжий выпад, удар шпаги Эгерта – и клинок студента ткнулся острием в песок, а сам он едва удержал рукоятку. Зрители зааплодировали; Соллю, впрочем, уже почти надоела эта игра – он мог бы фехтовать сто часов без передышки, если бы безнадежно слабый соперник на навевал скуку.

      Эгерт знал семнадцать защит и двадцать семь приемов нападения – весь интерес заключался в том, как эти приемы соединить, сложить в мозаику, нанизать на шпагу, потом рассыпать, перемешать и собрать заново. Многие из своих импровизаций Эгерт не мог бы потом повторить – они рождались вдохновенно, как стихи, и увенчивались обычно чьей-то раной, а то и смертью… Увы – имея перед собой студента, даже со шпагой, Эгерт вполне мог ограничиться ровно одним приемом – простым и вульгарным, как копченая сельдь.

      Уворачиваясь из-под неловких атак, небрежно отбивая сильные, но неточные удары, Солль вертел головой в поисках Тории; увидев в толпе ее бледное, почти безучастное лицо, он и сам предпринял атаку – и студент не успел даже сообразить, что происходит. Солль эффектно задержал острие у самой его груди; публика восторженно завопила, только высокий седой постоялец хранил бесстрастие.

      Так повторялось вновь и вновь – студент мог умереть уже раз десять, но господин Солль тянул удовольствие, играя с юношей, как кошка с мышонком. Тот метался, размахивая шпагой; камушки разлетались из-под пыльных башмаков, а враг был, как тень – неотлучен и недосягаем, и ни на секунду не умолкал нарочито менторский, ядовитый голос:

      – Так? А-а, вот так… Что вы вертитесь, как уж на сковородке? Повторить… Еще повторить… Э-э, да вы ленивый, нерадивый ученик, вас надо наказывать… Р-раз!

      После каждого «р-раз» следовал несильный укол – куртка студента, разорванная в нескольких местах, висела лохмотьями, пот заливал перекошенное лицо.

      Когда противники вновь встали друг против друга, студент