Родителям: как быть ребенком. Юлия Гиппенрейтер

глотала, и карандаш стал совсем маленький, так что она даже потом не могла рисовать и за это меня страшно ущипнула!

      – Врешь! – от негодования и изумления прохрипела я. – Я тебя ущипнула за то, что ты при мне объедала мой карандаш, с «Муся» чернилом.

      – Ма-ама! – заныла Ася, но, по невыгодности дела, тут же меняя рейс. – А когда человек сказал да, а во рту – нет, то что же он сказал? Он ведь два сказал, да, мама? Он пополам сказал? Но если он в эту минуту умрет, то куда же он пойдет?

      – Кто куда пойдет? – спросила мать.

      – В ад или в рай? Человек. Наполовину враный. В рай?

      – Гм… – задумалась мать. – У нас – не знаю. У католиков на это есть чистилище.

      – Я знаю! – торжествующе Ася. – Чистильщик Дик, который маленькому Лорду подарил красный фуляр с подковами и лошадиными головами.

      – И вот, когда тот разбойник потребовал, чтобы она выбрала, она, обняв их обеих сразу, сказала…

      – Мама! – завопила Ася. – Я совсем не знаю, какой разбойник!

      – А я знаю! – я, молниеносно. – Разбойник – это враг этой дамы, этой мамы, у которой было две дочери. И это, конечно, он убил их отца. И потом, потому что он был очень злой, захотел еще убить одну из девочек, сначала двух…

      – Ма-ама! Как Муся смеет рассказывать твою сказку?

      – Сначала двух, но Бог ему запретил, тогда – одну…

      – И я знаю какую! – Ася.

      – Не знаешь, потому что он сам не знал, потому что ему было все равно какую, и он только хотел сделать неприятность той даме – потому что она за него не вышла замуж. Да, мама?

      – Может быть, – сказала мать, прислушиваясь, – но я этого и сама не знала.

      – Потому что он был в нее влюблен! – торжествовала я, и уже безудержно: – И ему лучше было ее видеть в могиле, чем…

      – Какие африканские страсти! – сказала мать. – Откуда это у тебя?

      – Из Пушкина. Но я другому отдана, но буду век ему верна. (И после краткой проверки.) Нет, кажется, из «Цыган».

      – А по-моему, из «Курьера», который я тебе запретила читать.

      – Нет, мама, в «Курьере» – совсем другое. В «Курьере» были эльфы, то есть сильфы, и они кружились на поляне, а молодой человек, который ночевал в копне сена, потому что его проклял отец, вдруг влюбился в самую главную сильфиду, потому что она походила на молочную сестру, которая утонула.

      – Мама, что такое молочная сестра? – спросила присмиревшая, подавленная моим превосходством Ася.

      – Дочь кормилицы.

      – А у меня есть молочная сестра?

      Мать, на меня:

      – Вот.

      – Фу! – сказала Ася.

      – А Ася, мама, не моя, правда, мама?

      – Не твоя, – подтвердила мать. – Потому что Асю кормила я, а тебя – кормилица. Твоя молочная сестра – дочь твоей кормилицы. Только у твоей кормилицы – был сын. Она была цыганка и очень злая и страшно жадная, до того жадная, что, когда дедушка ей однажды вместо золотых серег подарил позолоченные, она вырвала их из ушей и так втоптала в паркет, что потом ничего не могли